– Загадка века. – Я кладу свой сыр обратно на салфетку: у меня совсем нет аппетита. – Что они имели в виду, когда говорили, что я еще жива?

Оз вздыхает:

– Кох и его банда в восторге, что ты уделала Сойера, они ненавидят его. Но им также не нравится, что ты победила его в один присест, потому что Кох воображает себя единственным соперником Сойера.

– А это так?

– Он с ним не сравнится. Никто не может сравниться с Сойером, если уж на то пошло. Почти десять лет ему нет равных. Я хочу сказать, – Оз закидывает в рот половинку фаршированного яйца, – что Кох – прекрасный игрок, но нестабильный. Временами он настоящий гений. Он заманивал Сойера в ничьи и однажды даже почти победил. Но в целом сравнивать их бесполезно.

Должно быть, печально проигрывать партию за партией.

– Кох в курсе?

– Уверен, еще как, но ты видела, с какой компанией он водится. Они утверждают, что Сойер – это какой-то суперзлодейский злодей, который своими победами сделал шахматы слишком предсказуемыми. Как будто не благодаря ему столько молодых людей заинтересовались игрой в последние несколько лет. Послушать их, так Сойер – это Танос, а Кох – Тони Старк. – Он снова закатывает глаза. – Очевидно же, что они оба Таносы.

Оз Нотомб, оказывается, фанат «Марвел».

– Мы… снова в средней школе?

Оз пожимает плечами:

– Практически. Кох просто капризный ребенок, вечно недовольный тем, что всегда оказывается мертвым в игре «Переспать, жениться и убить». Сойеру достается все внимание, он хорошо зарабатывает, попадает в список самых влиятельных людей «Таймс», спит с Бодлер и прочее…

– Бодлер?

– Ага. Это такая экспериментальная рок-группа…

– Я знаю, кто такие сестры Бодлер. – Сабрина сходит по ним с ума. Мне тоже нравится их музыка. – Сойер правда спит с ними?

– Да. И Кох тоже не отказался бы. Мечтатель.

Кажется, у меня сейчас голова взорвется.

– Он что… С кем именно из Бодлер Сойер?..

– Не знаю, Мэллори. Я не смотрю телик.

– Точно, – я смущенно гляжу в сторону. Придется погуглить. Буквально умираю от желания прямо сейчас достать телефон. – Получается, в первой десятке полно придурков.

– По большей части придурки там Кох и Кормензана. Ну, еще Сойер, но у него получше с пиарщиками. Я бы не стал обмениваться с ним браслетиками дружбы, но всегда выберу мудака типа Сойера, даже если от него сжимается сфинктер, чем скользкого мудака, похожего на ползающего в грязи после ливня слизняка, как Кох.

«По-моему, оба ужасны», – думаю я, пока какой-то мужчина неподалеку хватает со стола бенье с заварным кремом и быстро ретируется, видимо не впечатленный диалогом про сфинктер.

– Все же, – заключает Оз, – любому другому из десятки не так хочется врезать.

Слабо улыбаюсь:

– Не так хочется врезать? Это твое определение слова «хороший»?

Он выгибает бровь:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ну, ты не самый приятный парень, которого я когда-либо встречала.

– Я – само чертово очарование, Гринлиф. И кстати, мы с тобой одинаково горячие.

Остаюсь еще минут на тридцать. Оз прав: не все в шахматном мире мудаки. Он представляет меня некоторым людям, которые не оскорбляют меня, не домогаются и не ведут себя так, будто у них комплекс превосходства уровня мессианцев [25] . Но его друзья немного старше, и я выпадаю из разговора, когда речь заходит о женах и высшем образовании. Замечаю, что Кох и его компания время от времени поглядывают в мою сторону, и не могу до конца расслабиться. Желаю всем спокойной ночи и направляюсь обратно в номер, готовая провести остаток вечера за самоуничижением.

Внезапно в лифте вижу кое-что, что привлекает мое внимание. Пять слов мелким шрифтом напротив пятого этажа:

«Крытый бассейн и тренажерный зал».

Нажимаю кнопку, не успев как следует подумать. Автоматические двери бассейна открываются, едва прикладываю карточку от номера. Когда заглядываю внутрь, меня тут же обволакивает жаром, запахом хлорки и тишиной.

Мне нравится плавать. Или как еще можно назвать то, что я обычно делаю: часами торчу на поверхности воды и время от времени перемещаюсь туда-сюда в «собачьем» стиле. И вот передо мной потрясающий пустой бассейн.

Но есть одна проблема: у меня с собой нет купальника. Древнее бикини, которое осталось где-то дома в шкафу, едва на меня налезало, когда моя грудь была на размер меньше. Вполне возможно, Голиаф прямо сейчас вытирает им свою задницу. На мне сейчас белье, которое можно с натяжкой назвать похожим на бикини. Но я очень хочу плавать.

Недолго думая, стягиваю платье через голову, стряхиваю сандалии и швыряю их на ближайшую скамейку. Затем прыгаю в воду с громким плеском.

«Мне нужно свести ошибки к минимуму, – говорю я себе спустя пятнадцать минут, лежа на поверхности воды и разглядывая потолок. Отражение волн на его глади напоминает искривленную, искаженную шахматную доску. – Мне необходимо расширять знания, раз уж я не достигну за год достаточной глубины. Я должна играть более непредсказуемо».