Стараюсь не смотреть в зал. Звуки вспышек и перешептывания зрителей и так заставляют нервничать.

– Доска номер два. Справа.

С опущенной головой тащусь в нужную сторону. Где-то среди всего этого затаился темный, задумчивый взгляд, с которым я бы не рискнула встретиться.

Бенул Джексон по меньшей мере на три года младше меня. Игра с ним – сплошное удовольствие. Его движения элегантны, в атаках – красота, в защите – достоинство. Все это почти помогает забыть, что сейчас один из самых публичных моментов в моей жизни. Папа однажды сказал: «Есть два типа игроков: воины и художники». Джексон – последний.

А еще он ужасно медлительный.

Во время предыдущих партий, если оппонент слишком долго раздумывал над ходом, я вставала прогуляться или немного размяться. Порой мне даже удавалось подглядеть, что там происходит на соседних досках. Но сейчас мне не хочется даже шевелиться. Что, если поскользнусь? Или встану слишком быстро и потеряю сознание? Что, если я протекла? Мальте Кох и его безвременно ушедший в историю стояк должны оставаться предупреждением для всех нас. Именно поэтому я просто озираюсь: на комментаторский стол, вертикальную линию лба Джексона, мой бланк нотации. Я записываю свои ходы и после принимаюсь рисовать каракули на полях. Цветочки. Сердечки.

Темный, напряженный взгляд глубоко посаженных глаз…

Вспыхнув, останавливаю себя. К счастью, Джексон выбирает этот момент, чтобы съесть мою ладью, и попадает в ловушку. В нем слишком много художника и недостаточно воина. Я выигрываю за четыре хода, и он пожимает мою ладонь со смущенной улыбкой, которая показывает, что он сбит с толку.

– Впечатляет, – говорит он. – Удивительно. Твой стиль напоминает… – Его взгляд перемещается куда-то за мое плечо. Он останавливается, трясет головой и покидает помост.

Когда я оглядываюсь в поисках Дефне, то замечаю, что несколько журналистов с любопытством на меня поглядывают. Я закрываю глаза и воздаю безмолвную молитву пантеону шахматных полубогов: «Пусть моя следующая партия будет не против Сойера. Пожалуйста. Я выпущу кишки похищенной морской свинке с депрессией на вашем алтаре».

Но когда столы для полуфиналистов готовы, до меня наконец доходит. Сойера объявляют в паре с Этьеном Пуази. Я инспектирую мозг, чтобы убедиться, что это не мое имя. Фух. И, довольная, направляюсь к своей доске в надежде, что Дарси не сильно расстроится, когда я распотрошу ее питомца.

В этот момент замечаю Мальте Коха, сидящего со стороны белых.

И резко останавливаюсь.

Нет. Нетушки. Фигушки вам. Я не собираюсь играть против какого-то мудака, чье понимание разницы между полами осталось в тридцатых годах прошлого столетия. Ни за что на свете я…

– Все в порядке? – спрашивает организатор турнира, заметив мою нерешительность.

Да я лучше буду пить спрей для тела «Акс», пока дикие еноты пируют моим вскрытым костным мозгом, чем сяду напротив этого выродка.

– Ага, – сглатываю я.

Ухмылка Коха вызывает во мне такое непреодолимое желание влепить ему пощечину, какого я еще не испытывала никогда, но то, как он обращается с фигурами, выдает в нем опытного игрока. Каждый раз, передвигая фигуру на новую клетку, он слегка касается пальцами верхушки, будто стряхивает пепел с сигареты. Теперь я хочу содрать с него кожу и использовать в качестве новой обивки для маминого дивана.

Тут он начинает говорить:

– Смотрю, ты добралась до полуфинала.

– Очевидно.

– Ты здесь в рамках программы «Загадай желание»? Может, тут всех предупредили, что тебе надо поддаться? Только жаль, меня забыли.

Я хожу пешкой в ответ на его вариацию испанской партии [29] , от которой меня начало тошнить, пока я читала о ней последние две недели. Уверена, по правилам он не должен разговаривать со мной во время моего хода. Почти уверена, но, к сожалению, не на сто процентов.

– Ты знала, что турниры на выбывание еще называют внезапной смертью? Ну, типа ты проигрываешь – и как бы сдохла.

Я напрягаю челюсть:

– Разговаривать обязательно?

– А что? Бесит?

– Ага.

Еще одна ухмылка.

– Тогда да, обязательно.

Мне хочется подрезать тормоза в его машине. Совсем чуть-чуть.

– Знаешь, – продолжает он будничным тоном, – мне больше нравится, когда женщины знают свое место и участвуют только в женских турнирах. Есть некое очарование в естественном порядке вещей.

Я поднимаю голову и приторно улыбаюсь:

– А мне больше нравится, когда мужики затыкаются и засовывают ладью себе поглубже в задницу, но мы не всегда получаем то, о чем мечтаем.