– Есть какие-нибудь лайфхаки, чтобы не опозориться?

– Дебютируй испанской партией или защитой Каро – Канн. Как можно скорее делай рокировку, – Дефне сдержанна и немногословна, что совсем на нее непохоже. – Все будет хорошо. Ты знаешь, как играть с Ноланом.

Интересно, почему она зовет Сойера по имени, когда в шахматном мире принято в основном использовать фамилии.

– Если предположить, что ты нацелена на победу, знай, – предупреждает Оз, – он не только пугает до усрачки во время игры, но еще и вылетает как пробка с пресс-конференции, пинает стены, а однажды назвал арбитра куском дерьма. К тому же все мы понимаем, в кого он такой, так что…

– Оз, – тон Дефне резче, чем когда-либо.

– А что? Это правда. И про его деда, и про то, что он полнейший придурок.

– Он был ребенком. Силу применил только один раз с Кохом, за что его вряд ли можно винить. И ничего подобного с тех пор за ним не замечено, – возражает Дефне. – Когда он проиграл Мэллори, то просто сидел и смотрел ей вслед… – Она пожимает плечами и смотрит мне в глаза. – Нет нужды сдерживать себя, Мэл. Он большой мальчик. Что бы ни случилось, Нолан это примет, – ее улыбка слабеет. – Возможно, он даже хочет, чтобы ты выиграла.

Сомневаюсь, что не контролирующий свои эмоции Нолан действительно этого желает. Вполне возможно, я накручиваю себя, а он едва помнит о моем существовании, наверняка забыл, что мы играли, да и пялился прошлой ночью только потому, что я купалась полуголой, как какая-нибудь сумасшедшая, которая разговаривает с фонарными столбами.

Партия пройдет нормально. Без каких-либо потрясений. Не так уж важно, как она вообще пройдет. Совсем неважно. Абсолютно неважно. Я, скорее всего, проиграю, потому что Нолан Сойер – это Нолан Сойер. И хотя часть моего мозга, которая обожает соревнования, – то есть весь мозг – ненавидит мысль о поражении, все это не имеет значения. Я вообще просто притворяюсь, чтобы получить стипендию.

– Мэллори, есть минутка? – кто-то пихает микрофон мне в лицо, когда я возвращаюсь в помещение для соревнований. Кажется, журналистов стало в три раза больше. Вполне возможно, это ощущение вызвано тем, что все они столпились вокруг меня, засыпая вопросами: – Какой у вас бэкграунд? Правда ли, что вы тренируетесь в «Цугцванге»? Есть ли у вас стратегия на финальную партию? – И мое любимое: – Каково это, быть женщиной-шахматисткой?

– Прошу нас извинить, – говорит Дефне с вежливой улыбкой, вставая между мной и камерами, а затем помогает мне пройти через толпу.

Меня продолжают фотографировать и просить прокомментировать игру, поэтому остается только одна возможность сбежать.

На сцену.

Сойер уже там. Ждет. Сидит со стороны черных и отслеживает каждое мое движение. Взгляд полон тревоги. Есть что-то резкое, хищное в его глазах, которыми он практически пожирает меня со своего места. Будто бы партия – это так, на закуску, а основное блюдо, которое он собирается отведать, – я.

Единственное разумное объяснение такому поведению – он и правда меня ненавидит. Он в предвкушении оттого, что я здесь, на его поле битвы, где он с легкостью одолеет меня, отомстив за тот раз, когда проиграл. Сойер покрошит меня в винегрет, польет бальзамическим уксусом и будет смаковать каждую секунду этого ужина.

Успокойся. Это твое разбушевавшееся воображение. Ты ведь иногда думаешь, что летящие по небу птицы – это стервятники, явившиеся по твою душу.

Плотное, теплое напряжение сжимается внутри пружиной. Сойер просто производит такое впечатление. Возможно, я ему и не нравлюсь, но только чуть-чуть. Самую малость. Когда ему совсем больше не о чем думать.

Я заставляю себя подойти к нему – шаг за шагом, шаг за шагом. Щелкают вспышки, толпа шумит, и я наконец оказываюсь у доски.

Сойер встает.

Я протягиваю руку.

Он тут же с горячностью пожимает ее и слишком долго не отпускает, зажав в своих теплых, неожиданно мозолистых ладонях.

– Мэллори, – бормочет он. Его голос глубокий и какой-то мрачный на фоне непрекращающегося звона затворов, отчего меня бросает в дрожь.

Жар касается моего позвоночника, кожа будто наэлектризована.

– Привет, – говорю я.

У меня не выходит оторвать от него взгляд. Я что, тяжело дышу?

– Привет.

Он что, тоже тяжело дышит?

– Привет, – повторяю я, как настоящая идиотка. Мне просто надо сесть, мне просто надо…

– Извините, – незнакомый голос.

Я слишком сконцентрирована на Сойере, поэтому не сразу соображаю, что происходит.

– Мисс Гринлиф, прошу прощения. Мне нужно кое-что вам сказать.

Оборачиваюсь. Организатор турнира наблюдает за нашим рукопожатием с извиняющимся, вымученным лицом.

– Произошла ошибка, мисс Гринлиф. – Он прокашливается. – Вы не сможете участвовать в этой партии.