Мы должны оставить ей хорошие чаевые.

– Этого не может быть, – сидящий напротив Эмиль качает головой.

Перед ним шахматная доска, фигуры расставлены так же, как в финале моей партии. «Как тактично, Эмиль. Ты просто пик эволюции человеческого сострадания. Подумай о карьере консультанта», – говорит ему Тану, когда он выставляет фигуры, но я мотаю головой, и она замолкает. Эта картинка все равно выжжена у меня в памяти, так что хуже не будет.

– Это был идеальный ход, – голос Эмиля звучит как смесь благоговения и ужаса. – Он тебя буквально парализовал. Последствия просто ошеломляющие. Вообще все твои фигуры оказались в ловушке. Это… Я никогда не видел ничего подобного. И уж точно не в исполнении Коха.

Ненавижу его имя, потому что оно напоминает мне о бездушной ухмылке в тот момент, когда я сдалась, о его злорадстве на пресс-конференции, которая, казалось, будет длиться вечно, о разочарованных лицах других игроков, какой-то женщины в зале и даже некоторых репортеров. «Я знал, что уложу тебя на лопатки, – прошептал он мне на ухо. – Передай Сойеру: он следующий».

– Тебе не в чем себя винить, – говорит Дефне. – Ты не совершила никаких ошибок. Ни разу до тех пор, пока… Ты прекрасно играла, Мэл.

– Но имеет ли это какое-то значение? – спрашиваю я. В голосе нет горечи – только любопытство.

Она вздыхает. «Не особенно» – вот очевидный ответ.

– Приз за второе место все еще пятьдесят тысяч долларов. И он твой.

Я киваю. Заработать деньги для семьи всегда было моей целью номер один. Финансовая стабильность – к ней я стремилась, а шахматы были лишь средством, чтобы до нее добраться, этакой старенькой побитой машиной, с которой я не хотела иметь ничего общего, но которую мне пришлось вести по дороге из желтого кирпича. За последние полчаса я заработала столько денег, что покрою все долги и кое-что даже останется. Я должна ликовать, а не сидеть здесь, пытаясь сдержать слезы над бесполезным куском дерева.

И все же.

Мне кажется, я падаю в пустоту. Будто больше никогда не почувствую под ногами твердую землю.

– Если тебе от этого полегчает, то все в ВИП-ложе были в шоке, когда ты сдалась, – задумчиво говорит Тану.

Я должна убедить ее, что в порядке, но не могу оторвать взгляд от черной королевы.

– Никто не ожидал подобного от Коха. Клянусь, они все… – Но она не договаривает.

На доске появляется длинная тень, и кто-то подсаживается к нам со стороны Эмиля.

Я поднимаю глаза и издаю нервный смешок. Нолан одет как обычно – в джинсы и рубашку, а волосы успели отрасти. Каждый раз, когда я вижу его после долгого перерыва, удивляюсь, сколько места он занимает – и за столом, и в моей голове.

– Ты болван, – говорю я спокойно.

Он поднимает бровь:

– Меня так еще не называли.

– Наконец показался.

– Ты знала, что я был здесь.

Еще десять минут назад я бы это отрицала. Но да. Мне нравилась сама мысль о том, что он где-то рядом, хотя я не призналась бы в этом даже себе. Довольно самоанализа на сегодня. Пора заняться самокопанием.

– Мы ей ничего не говорили, – спешит пояснить Тану.

– Она и так знала. – Нолан даже не смотрит на нее. Он не смотрит ни на кого, кроме меня, и я чувствую, как кровь приливает к щекам.

– Так и есть. Я догадалась по запаху.

Его смех низкий и глубокий, и через секунду я присоединяюсь, а остальные смотрят на нас так, будто у нас крыша поехала. Кстати, не исключено.

– Что думаешь о Кохе? – спрашивает Дефне, когда мы успокаиваемся. Она тоже не удивилась появлению Нолана.

– Надеюсь, он сидит на своих яйцах. На этом все.

– Серьезно? Ни единого комментария о мужчине, за которым ты пролетел через всю страну?

– Я не за этим прилетел в Вегас, – Нолан пожимает плечами. – Кох – человеческое воплощение грязного туалетного ершика и продолжает им быть все десять лет, что я его знаю. Или тебе нужна дополнительная характеристика?

Часть меня удивлена, что Нолан и Дефне спорят так, будто знакомы всю жизнь. Но мне не удается расспросить их об этом, потому что другую часть меня терзают совсем иные вопросы.

– Что думаешь о партии? – продолжает давить Дефне, и взгляд Нолана меняется – похоже на разочарование и досаду. Как будто два этих чувства смешались в одно, более неприятное.

– Думаю, что хотел бы поговорить с Мэллори наедине. Не могли бы вы нас оставить?

Дефне фыркает:

– Я тебя с ней наедине не оставлю.

– Почему?

– Потому.

– Это не ответ.

– Я ее тренер.

– Она сама решает, с кем разговаривать. И тебе известно, что мы уже оставались наедине? Много раз.

– Не совсем так, – спешу возразить я. – Вот так мы вдвоем не оставались.

Остальные кидают на меня странные взгляды, и я не знаю, почему меня внезапно бросает в жар. Это Нолану стоит смущаться. А не мне.

Дефне смотрит на меня:

– Ты хочешь поговорить с Ноланом, Мэл? Наедине?