– Она знала, – спокойно отвечает он.

Я сжимаю зубы:

– Ну да. Что ж, и Тану знала. Предполагаю, Эмиль тоже, раз уж информация дошла до Коха…

– Мне пришлось сообщить о своем пожертвовании в ФИДЕ. Предполагаю, именно так он и узнал. Но это не имеет никакого отношения к тому, что между нами происходит, мы…

– Это имеет самое прямое отношение к тому, что между нами происходит. – Последние шесть месяцев внезапно становятся вечеринкой, на которую я пришла последней. Или была здесь все это время – но сидела в чулане с завязанными глазами. – Тебе ведь нравилось приходить к нам домой и знать, что свет горит только благодаря тебе?

Возможно, я должна быть благодарна, но не могу перестать чувствовать себя обманутой. Он манипулировал мной. Совсем как отец, когда поцеловал женщину в комнате для арбитров и сказал, что это ничего не значит.

Ты солгал мне. Как ты мог?

– Ты реально думаешь, что мне в голову могут прийти такие мысли, Мэллори? – Нолан сжимает и разжимает кулак. Затем проводит рукой по волосам. – Твоя игра была самым прекрасным из всего, что я видел в жизни. Я хотел дать тебе возможность…

– Откуда ты вообще знал, что я приму это предложение?

– Я не знал. Просто надеялся. Ты работала в дерьмовом месте, и тебе нужно было выбираться оттуда.

– Что ты вообще знаешь о дерьмовом месте, где я работала?.. О боже. – Я делаю шаг назад, будто он ударил меня в солнечное сплетение. – Ты каким-то образом уговорил Боба уволить меня?

Нолан раздраженно вскидывает руки:

– Да кто такой Боб?

Я ему не верю. Больше не могу верить.

– Ты имеешь какое-то отношение к тому, что я потеряла работу?

– Нет, но, твою мать, я бы хотел, Мэллори. – Он резко выдыхает. – Хотел быть тем, кто вытащит тебя из той жизни, которую ты для себя выбрала.

Я возмущенно хриплю:

– Я содержу семью, Нолан! Я не выбирала такую жизнь – мне просто нужно было обеспечить им финансовую стабильность. – Я даже не пытаюсь быть вежливой.

Нолан подходит ближе, его ноздри раздуваются, лицо всего в дюйме от моего.

– Так проще, не правда ли? Прятаться у них за спиной, – говорит он. – Использовать семью как миленькую подушечку между тобой и реальным миром.

Я задираю подбородок.

– Да как ты смеешь? Моя мать больна, а сестры…

– С твоими сестрами все в порядке, о них заботятся. И уже довольно давно. А ты все продолжаешь использовать их как оправдание, чтобы ничего не менять в своей жизни. С твоим талантом, с тем, что происходит между нами…

– С тем, что происходит между нами? Ты имеешь в виду, что мы переспали? Для меня это ровным счетом ничего не значит. А то, что ты лгал мне целых четыре месяца? Что обманом заставил вернуться к шахматам, поехать на Турнир претендентов, стать твоим оппонентом на чемпионате мира? Не представляю, чего ты еще от меня хочешь.

– Я люблю тебя, – спокойно говорит Нолан.

Это не отчаянная попытка что-то изменить – просто безэмоциональная констатация факта. Его глаза так близко, что я могу пересчитать оттенки темноты и вижу среди них багряный.

Не в первый раз кто-то признается мне в любви посреди океана лжи.

– Нет, – отрезаю я, – ты не любишь. Потому что если бы любил, то сказал бы правду. Если бы любил, то понял, что семья всегда стоит для меня на первом месте. Если бы любил, не играл бы с моей жизнью, просто чтобы выбрать для себя следующего оппонента на чемпионате мира…

– Господи, Мэллори, я не… – Он делает глубокий вдох, пытаясь успокоиться. – Послушай, я понимаю, тебе это не нравится, и уважаю твое мнение, но ты говоришь как сумасшедшая.

– Кому как не тебе знать, что это такое, – отвечаю я спокойно. Равнодушно. И даже когда вижу боль в его глазах, продолжаю: – Ты не любишь никого, кроме себя. Ты манипулируешь людьми, ты эгоист. Ты одинок, потому что семья ненавидит тебя. И теперь я тоже тебя ненавижу.

Внезапно дверь распахивается, но мне не нужно смотреть, кто пришел. Я удерживаю взгляд на красивом, лживом лице Нолана, полном страдания, и пытаюсь убедить себя, что навсегда запомню боль, которую испытываю в этот момент. Вот предательство и разочарование, которых я ждала.

Никогда не сбивайся со своего пути, Мэллори. Никому не верь. Никому не доверяй.

Мое сердце трепещет, но я сжимаю его в тиски так сильно, что оно почти перестает биться.

– Привет, Дефне, – говорю я, гордясь твердостью своего голоса. – Ты как раз вовремя. Я готова уезжать.

Я кладу замерзшие пальцы в карман, делаю глубокий вдох и пытаюсь говорить спокойно, но мне это, конечно, не удается: