— Я уже напробовалась тут, пока готовила. Потом я много не ем. Да и аппетита нет.

— Да. Ты совсем худая.

— А вы слишком торопитесь во время еды. У вас будет гастрит или язва желудка.

— Непременно будет, если я до этого прекрасного времени доживу. Также возможен рак лёгких, инфаркт и всё такое прочее.

— Это, конечно, очень забавно, всё, что вы говорите.

Тон у Милы был грустнее некуда.

— Ладно, признаю, — сказал Палашов совершенно серьёзно и даже печально, — у нас действительно всё хуже некуда.

Они сидели и молчали. Он смотрел на неё, она — на стол. Несколько минут прошли в этом как будто поминальном молчании.

— Посмотри, мы ещё живы. — Первым сдался мужчина. — Знаешь, иногда такие сухари, как я, иссушенные всеми ветрами страны, сохраняются довольно-таки долго. И болячки их не берут. А теперь мне надо быстренько побриться, а то, неровён час, целоваться придётся…

Он нагнулся к чемоданчику и извлёк из него станок для бритья и тюбик с пеной, круглое зеркало на подставке и металлический маленький стаканчик. Мила забрала тарелки и бокалы, освобождая ему место. Она подошла к плите и нырнула взглядом сначала в одну кастрюлю, потом — в другую. Под одной кастрюлей газ она погасила. Вероятно, это была кастрюля с рисом. Курица не могла так быстро приготовиться. Тем временем Палашов расположился за столом лицом к Миле, чтобы она была всё время у него перед глазами. Он расстегнул несколько пуговиц на рубашке и стянул её за ворот, бросил на соседний стул. Мила мыла посуду, засучив рукава на рубашке в мелкую клетку из голубых и жёлтых полосок (почему-то она рассталась с утренней футболкой; может, заляпала краской?), и не обращала внимания на следователя. Тогда он взял стаканчик и подошёл к плите наполнить его горячим кипятком из чайника. Девушка заметила это и невольно взглянула на него.

— Ух! Сколько у вас всяких шрамов! Откуда они у вас?

— Это много длинных историй.

— А вы проведёте экскурсию для меня?

— Вообще, я этим не промышляю… Но об одном из них могу, так и быть, сказать пару слов исключительно для тебя. Выбирай сама о каком.

— Давайте о том чудном, который у вас на груди.

Мила продолжала мыть тарелки. Палашов рассмеялся, и она обернулась к нему.

— В чём дело?

— О-о, это очень личное. Сначала расскажи, откуда у тебя отметина возле левой брови.

— Ничего особенного. Это детский. Качели меня догнали. Теперь вы.

— Одна девушка меня чуть не разодрала, когда я сказал, что ухожу от неё. — Он перестал намыливать щёки из-за того, что снова засмеялся.

— Тигрица какая! А что вы смеётесь? Вам не было больно, обидно?

— Было больно, но не сильно, потому что было очень смешно. Наверное, смех меня и спас от окончательной расправы.

«Интересно, как Люба будет реагировать, если ей рассказать о Миле? — подумал Палашов, и улыбка сползла с его лица. — Вряд ли она обрадуется. Она женщина с характером. Придушит меня, наверное». И он опять заулыбался, представив бросающуюся на него Любу. «В гневе она будет хороша! Но не хочется ранить её. Она замечательная!» Он взглянул на Милу, заканчивающую разбираться с посудой. «А Милка удивительная! И очень молодая!» Он залюбовался ею, но, когда она обернулась к нему, следователь взял станок и начал как ни в чём не бывало бриться. Чёткими отточенными движениями он рисовал дорожки на щеках и подбородке, время от времени погружая бритву в стакан с горячей водой.

— Мил, посмотри, я тоже художник! Чёрт!

— Что?

— Порезался.

— Потому что нечего хвастаться. Вы — брадобрей, а не художник. И сильно?

В её голосе сквозило беспокойство, но она не подошла к нему.

— Пустяк!

Он быстро закончил и направился к рукомойнику, чтобы умыться. Мила стояла рядом, прислонившись к столу. Пока он разбрызгивал воду вокруг себя, она его внимательно разглядывала.

— А это что? — Она невольно прикоснулась к его боку, на котором протянулся ещё один шрам.

Он вздрогнул, повернулся и посмотрел на неё так, что ей стало неловко, и она опустила глаза и отступила в сторону.

— Я тебе потом как-нибудь расскажу. — «Когда потом? Ерунду болтаешь!»

Он зашёл в свою временную комнату и там вытерся полотенцем.

«Интересно, она хоть догадывается о чувствах, какие во мне будит? Трогает меня, заглядывает в глаза, лезет в моё прошлое. Хоть бы понимала, что со мной делает!» И тут к нему снизошла идея: вывести девушку на природу, увести из дома и там начистоту поговорить. Главное — держать себя в руках, чтобы снова не напугать. Вряд ли она сейчас готова к излиянию страстей, тем более с его стороны. Вот как его накрыло! Совсем некстати.

Мила стояла у окна и смотрела в сад. Он взял рубашку и натянул обратно через голову. Заправляясь, он как бы невзначай предложил:

— Мил, а пойдём грибов пособираем?

Она повернулась к нему, лицо её было полно воодушевления. Как будто это предложение вывело их из тупика, в который они забрели. А, может быть, потому что это предложение давало ей отсрочку.

— У нас в посадке, там, за прудом, очень грибное место. Дождя только давненько не было. Да и в грибах я не очень-то разбираюсь.

— А я вчера на дороге видел лужи, правда, они уже почти высохли. А по поводу грибов — совпадение — я тоже не специалист. И всё равно быть на природе и не попытаться — грех.

— Вы хотите всё урвать за пару дней?

— Ну да, живу на полную катушку. Только мы должны пробраться в эту посадку незаметно. Не хочется светиться. Это возможно?

— Только через сад и через лес. Всю крапиву и репьи соберём, всех кошек и собачек.

— Каких кошек и собачек?

— Вы что же, не знаете? Это трава такая, которая за одежду цепляется. Кошки похожи на маленькие зелёные коготки, а собачки — на собачьи носики.