– Дубликат не обязателен. Запирающие чары можно вложить в любой небольшой предмет: непосредственно в ключ, украшение, шкатулку, даже книгу... В кочергу можно, – невольно улыбнулась я. – Важно знать цвет магии и тип заклинания. Это… я выяснила. Ключ можно повторить. У Вергена это небольшой медальон под одеждой. Стянуть его незаметно практически невыполнимая задача, так что не надо рисковать.

Всем своим видом Рене выразил протест, но возражать вслух не стал. Этот разговор мы тоже не закончили так, как возможно, хотели бы, по своей воле, на своей ноте: ещё один болезненный выдох-стон сквозь стиснутые зубы, и вновь на месте, где только что сидел человек, осталась только кучка одежды. Поддавшись порыву жалости, я подхватила появившегося сычика на руки, погладила перья.

…

А через несколько дней проснулась среди ночи от непривычного: близкого дыхания возле лица, тяжести чужой руки. Рядом, завернувшись в толстое покрывало, которое я на ночь сдвигала в изножье кровати, лежал… Спросонья я приняла его за Вергена, явившегося раньше времени, хотя точно помнила, что перед сном заперла дверь спальни. Но слишком иначе обнимала за талию рука, а из складок покрывала торчали растрёпанные тёмные волосы.

***

Глава 7.1

Сон слетел мгновенно. Иногда я оставляла возле кровати зажжённую свечу, её маленького пламени хватило, чтобы безошибочно определить нарушителя спокойного сна: отросшие кудри, браслет на худом запястье. Верген кроме того медальона иных украшений не носил, к тому же не стал бы он заваливаться в мою спальню, чтобы устроиться под боком спать. Да и не ночью приезжал в Бейгор-Хейл, ночью ехать тяжело, дорога к замку слишком извилистая, а местами узкая, что горная тропка.

Я подавила настойчивое желание заорать и столкнуть наглеца с перин, вместо этого как можно тише и осторожнее выползла из-под неожиданно тяжёлой руки сама, спрыгнула на пол. Криком всех обитателей замка я бы не подняла, этаж почти пуст, комнатка моей горничной в самом конце коридора. Мейде полагалось занимать крохотную каморку рядом с этой спальней, но я почти сразу отселила её в маленькую, но чистую и опрятную комнатку дальше по коридору: вставать ко мне ночью не требовалось, одеваться я могла сама, укладывать длинные косы в сложные причёски Мейда не умела, а с простыми укладками я тоже справлялась самостоятельно. Словом, сложила с девчонки приличную часть обязанностей. Но вопль в ночной тишине она расслышать могла и примчалась бы, а у меня тут постороннее тело и крайне неловкая ситуация. Не положено приличной воспитанной дэйне делить спальню с чужим мужчиной, в особенности дэйне замужней. И неважно, что мужчина – преимущественно маленькая милая совушка.

Час приёма снадобий я, засидевшись допоздна над изготовлением картины, пропустила, и порошки смешивала, торопливо разбавляла водой сквозь подступающие жар и тошноту. Не помнила, как добралась до постели, проваливаясь в беспокойный сон. Сновидения запоминала редко, память лишь слегка зацепилась за какую-то серую муть и смыкающиеся над головой стены, нехватку воздуха. Потом, вероятно, начинающийся приступ прошёл, зелья подействовали, стены отодвинулись, воздух сделался свежим и прохладным. И вот, пожалуйста: бессовестное явление сыча. А ведь я проговаривала этот момент: больше никаких жёрдочек над кроватью!

Я завернулась в халат и посветила себе свечой, пытаясь определить, спал ли Рене или всего лишь притворялся. Он зашевелился, покрывало приоткрыло лицо и, к счастью, ничего кроме. Безмятежное, слишком спокойное, и ровное глубокое дыхание не оставило сомнений. Прогнать?..

Я растерянно оглянулась в почти полной темноте. У стены стоял неширокий диванчик с разбросанными по нему подушечками, большое удобное кресло возле окна и, собственно, всё. Ещё можно пойти в спальню Вергена и переночевать там, но мысль о том, что нужно выходить в тёмный, полный густых теней и шелестящего шёпота коридор, потом пересекать не менее тёмную, толком необжитую спальню мужа, вызывала глубокое отторжение, будила уснувшие страхи. Я переступила ногами на прикроватном коврике, уговаривая себя всё-таки разбудить сладко спящего птица и отправить на диванчик его, но… Сколько ему осталось, час, два? Меньше?

Вздохнула, пообещала себе прямо с утра устроить сычу гневную отповедь, а, дождавшись следующего обращения, ещё и человеку высказать всё, что думаю о нарушении границ и остатков приличий, я прихватила с постели одеяло и устроилась на диванчике сама.

А утром, в сером пасмурном свете, он снова сидел на спинке моего временного ложа и ни капли стыда в круглых жёлтых глазищах я не увидела. Подобие…беспокойства, человеческого такого, там было. Я немного поколебалась, устраивать или не устраивать сычу выволочку, или сделать вид, что всё в порядке, но всё же решила напомнить о нормах поведения ещё раз. Раз уж Рене говорил, что и в птичьем обличье понимал человеческую речь, пусть слушает.

– Это недопустимо, понимаешь?

Я дождалась, пока Мейда принесёт поднос с едой, предусмотрительно уничтожив все следы ночёвки на диване, сменив утреннее платье на рабочие блузку и юбку: сразу после завтрака собиралась вернуться к почти законченной картине. Их уже было три, и в последнем письме Лиз сообщала, что нашла покупателей. Я очень, очень надеялась выручить за последние работы побольше.

Я ожидала, что сыч по сложившейся привычке проигнорирует мои слова, но он неожиданно разразился длинной тирадой на своём-не своём птичьем языке, ещё и крылышками взмахивал. Очень эмоциональная совиная тирада вышла. Жаль, я не смогла ни звука перевести.

– Я спрошу, я непременно спрошу у тебя, когда ты сможешь разговаривать! – пообещала я.

Рене не по-птичьи фыркнул и ухватил из вазочки кусочек сухофрукта. Сердиться на него долго не получалось: глядя на маленькое хорошенькое тельце сыча, я совершенно забывала, что вообще-то это взрослый человек, со своими понятиями чести и гордости, я даже старше себя его не воспринимала! Иной раз он вёл себя как младший брат, озорной мальчишка: дразнил вальяжного Шершня, нарочно пролетая низко, купался в редких солнечных ваннах, смешно и трогательно барахтаясь в пятне солнечного света на каменном полу, прятался в складках одежды, которую я собиралась надеть, забавно замирал под моей ладонью, прижмуривая совиные глаза, когда, забывшись, я гладила мягкие пёрышки.