– А вы не спрашивали, что изменилось в его планах? Вам он никак не объяснил, почему вы едете в Крым?

– Я привыкла не спрашивать. Зачем? Если все равно никогда не получаю прямой ответ. Еще раз услышать, что я тупая курица, которая вместо того, чтобы радоваться отдыху, морю, солнцу и хорошей гостинице, вечно всем недовольна. Он мне и так это постоянно сообщает… сообщал. – Совершенно пустым взглядом она смотрела на подполковника, переводила его на зал ресторана, скользила по Кире и возвращалась обратно.

Кира вглядывалась в лицо женщины. Гладкий лоб не портили морщины, брови не шевелились, от глаз не разбегались лучики, при этом она отпивала из бокала и улыбалась официанту. Ее безразличие не олицетворяло ни горе, ни радость. Нет чувства вины, которого ждал Самбуров. Ни тоски, ни несчастья, ни радости. Ей неинтересно.

– Если я молчала, то он больше рассказывал. Андрей был очень разговорчив, но у него не было друзей. Так что я единственная, кому он мог похвастаться, если у него что-то получалось. Надо было просто подождать, и он бы сам все рассказал.

– А в Крыму вы тоже забронировали гостиницу? На сколько дней? – уточнила Кира. – Сколько он запланировал здесь провести?

– Мы остановились в Симферополе на две ночи в каком-то клоповнике. Потом переехали в «Ялту Интурист». Он оплатил наличными десять дней.

– Наличными? – зацепилась за слово Кира. – Приехав в Крым, Андрей где-то взял деньги. Вы знаете, где именно?

Пустой отсутствующий взгляд сфокусировался на Кире. Женщина покачала головой.

– Андрей Родионов готовил процедуру банкротства, – сообщила Вергасова – а незадолго до смерти вдруг передумал. Расторг договор с юристами. У него неожиданно появилась крупная сумма денег. Очень крупная. Настолько, что разом поправила его финансовую ситуацию.

– Он отменил банкротство? Я об этом не знала. Этого он мне еще не рассказал. – Вдова вновь покачала головой. Она не лгала. Ни микрожестов, ни мимики, транслирующей ложь или волнение. – Когда Андрей разговаривал по телефону, он часто уходил на балкон, в другую комнату, в машину. Мне говорил, что защищает меня, огораживает от вреда, который могут нанести его дела. А я и не стремилась слушать, выяснять, что-то менять. Знаете, меньше знаешь – крепче спишь. Я ценила свое спокойствие и отсутствие надобности принимать решение. А говорить он мог не только по делам… Я как раз перед его исчезновением слышала такую чушь… даже озвучивать неудобно… лучше бы ничего не слышала.

– Что слышали? Озвучьте, – стал настаивать Самбуров.

– Не знаю, с кем он разговаривал, но ему рассказывали. – Ольга хмыкнула и быстро помотала головой, будто до сих пор не в силах поверить в то, что слышала. – Я бы не поверила, но точно слышала. «Корзинку котят новорожденных переехали внедорожником». Бред. С наркоманом, что ли, каким разговаривал.

Самбуров пожал плечами. Ольга продолжила:

– И ведь слушал эту ерунду на полном серьезе. Потом отвечал. Нет, спасибо. Я обойдусь без этих знаний. Я многого из жизни Андрея предпочитала не знать.

– Вы знали про его любовницу, – Кира утверждала, а не задавала вопрос.

– Почему вы говорите о ней в единственном числе? – интонации женщины не изменились, выражение лица тоже. Ее это не беспокоило. Действительно не волновало. – И о какой конкретно говорите? Я не про всех знаю.

– И вас это не тревожило? Вы не ревновали? Не боялись, что он уйдет к одной из них? Не хотели оборвать это мучение раз и навсегда? – не слишком эмоционально спросила Кира.

– Давно, когда была молодой. Когда первый раз узнала. Сразу о двух. – Ольга грустно улыбнулась. На лице мелькнула печаль сожаления, какая-то таинственность. Она грустила не об измене мужа. Она вспоминала свою молодость. Она печалилась об ушедших годах. – Эта его Анастасия пришла и рассказала и про себя, и про какую-то новую пассию. Мне она мстила? Может, Андрею? Может, думала, я уйду от мужа, а он с ней сойдется? Не знаю, что она хотела. Но вышло так, как вышло. Андрей всю жизнь женат на мне и никуда не ушел. Тогда все были молодые. Она умирала от боли, что Андрей женился на мне и потом спал еще с другими. Я умирала от боли, поняв, что у Андрея другая женщина. Потом умирала от боли, осознав, что всегда будет еще кто-то. Андрей умирал от боли, не находя места себе самому в этом мире и спокойствия ни с одной из всех женщин, которые у него были. В общем, никто не умер, – она улыбнулась легко и радостно. – Но всегда находилась женщина, решившая, что для Андрея она особенная, и убежденная, что если она откроет мне глаза на измену мужа, то я непременно от него уйду и она займет мое место. Только нельзя занять место другого человека. Андрей и мысли никогда не допускал, что я уйду или он уйдет. Ну вот, как данность. Он мой муж. Не буду вас утомлять своими выводами и всеми иллюзиями, которые я себе внушала на разных этапах нашей жизни. В конечном итоге я пришла к выводу, что у меня не такая уж плохая жизнь. Я живу довольно комфортно, в большой хорошей квартире, занимаюсь собой, все женские удовольствия – спа, массаж, фитнес, читаю, рисую. Мы путешествуем. И я не работаю. Не встаю спозаранку, не сижу в пыльном душном офисе, не выполняю распоряжения какого-то придурка. Я не хочу работать. И не хочу зарабатывать деньги. Вот такая у меня особенность. Я не умею и не хочу. С Андреем это никогда не нужно было делать. Уходить мне некуда. Родители уже старые, живут в Новокузнецке. Мы давно не общаемся. Вы были в Новокузнецке? Если как-нибудь подумаете, что у вас плохая жизнь, съездите в Новокузнецк. А Андрей любил меня, странно и по-своему, но любил именно меня. Ради меня он проворачивал все эти свои схемы, добывал деньги, обеспечивал мне красивую жизнь. Именно ради меня. Анастасия от него даже ребенка родила, но Андрей был к нему равнодушен.

Кира смотрела на женщину и удивленно отмечала, насколько она бескровна и прозрачна. Белокожа, пепельноволоса, светлоглаза. Ольга казалась болезненной и слабой. Луч солнца непременно выжжет ее, ветер продует, единственная снежинка, упавшая с небес, застудит. Кира поняла, что имела в виду Анастасия, когда говорила, что жена сдохнет без Андрея. Да, субтильная фигурка и тонкие, удлиненные черты лица способствовали такому впечатлению, но создать устойчивую иллюзию слабости, беззащитности и эфемерности можно, только нарочито над этим поработав. И Кира не сомневалась, Ольга знает, что делает. Многие жесты прочно вошли в привычку. Ольга убирала пряди с лица тыльной стороной ладони, регулярно зябко пожимала и потирала руками плечи, хотя солнце уже изрядно прогрело воздух, и вряд ли она мерзла. Быстро моргала, словно трепетная лань. По привычке опускала глаза долу и при этом вскидывала подбородок. А, как говорится, привычка – вторая натура.

А вот в суждениях и своих действиях Ольга отличалась прагматичностью, хладнокровием, граничащим с безразличием, и очень простой жизненной логикой.

– Мы не можем изменить другого человека. Можем только изменить свое отношение к жизни, к ситуации. Я принимала ту жизнь, которую он мне давал, и, как могла, оберегала свое спокойствие. Ценила жизнь в незнании. – Женщина немного помолчала и продолжила: – Знала ли я, что Андрей способен на преступление? Наверное, знала. Но предпочитала об этом не думать. Шантажировать, мошенничать, что-то подстроить или обмануть, украсть. Да, мог. Убить? Вряд ли. Подозревала ли, что он много кому навредил и у него уйма врагов? И здесь скорее да, чем нет. Но мое незнание деталей и отгораживание от его дел делало нашу с Василисой жизнь безопаснее. Так что я не знаю, с кем он встречался, зачем встречался и кто его мог убить.