– Оот-лично! – веско воскликнул Андрей. – Струве в Нантере профессорствует, знаешь?

– Знаю. Мне говорили, он человек весьма сложный в общении.

– А что значит «иконосфера»?

– В двух словах, это модель русской средневековой культуры.

– Интересно, почитаем в «Вестнике». Кстати, Валера тоже об иконописи пишет, – он трясанул приятеля за плечо.

Тот быстро глянул на меня, но промолчал.

– Между прочим, у нас на подворье иконописец живёт, отец Георгий. Если интересно, могу познакомить. Он тот ещё батя, со всеми тут в контрах.

– А почему?

– Понятия не имею. С настоятелем он точно не сошёлся… Правда, и отец Николай не сахар. Когда речь об иконе заходит, лучше с ним не спорить, особенно на экзаменах. Он у нас в институте историю византийского искусства преподаёт.

– Вообще-то неплохо было бы с отцом Георгием познакомиться.

– Если он дома, запросто. Допивай чай и пошли!

На дворе пахло раскалённой пылью и омертвелой листвой. Ветхий двухэтажный дом с остро скошенным углом источал запах топлёных свечей, будто внутри шла неслышная служба.

– Здесь внизу наш свечной заводик. Задохнуться можно, – поморщился Андрей и постучал: – Отец Георгий, это Андрей! Можно к вам?

Мне повезло. Послышались шаги по деревянной лестнице, и дверь широко распахнулась. Бородач в подряснике с пристальным взглядом кивнул Андрею и всмотрелся в меня:

– Здравствуйте, что вас привело?

– Рекомендую, отче! Это Валерий, москвич, знаток русской иконописи. Приехал докторскую писать у Струве, – и подмигнул мне, – если получится.

– Ну проходите. Познакомимся, поговорим.

Андрей извинился и откланялся. Вслед за отцом Георгием я поднялся в небольшую квартиру. Он провёл меня в столовую, усадил за длинный стол, налил нам обоим чаю и перекрестился:

– Пейте и рассказывайте. Берите хлеб, печенье.

Сразу запомнились внимательные вишнёвые глаза, борода и копна седых волос, загорелое лицо без тени улыбки, медленная речь, неторопливые движения. Не знаю, почему я с такой лёгкостью ему доверился. Меня слушали, как умеют только в России.

– Вот что я вам скажу. Зря вы с католиками связались. Они православным не помогут. Католицизм – это не церковь, а организация. Конечно, среди них есть добрые люди, есть глубоко верующие, даже святые были. Но во главе кто? Папа – наместник Христа. Это ведь самозванство и кощунство, а все согласны. Веками чтут этих ватиканских «наместников», даже непогрешимым считают.

Я рассказал ему о встрече в Медоне и Ассоциации Святого Владимира. Отец Георгий отпил чаю, полистал страницы бюллетеня, ненадолго углубился в чтение и вернул его мне.

– Слышал я об этой ассоциации. Пустое дело, одни разговоры. Не верю я им.

Заметив моё недоумение, он поднял указательный палец:

– Вы эмигрантов не знаете. Многие из них внешне остались русскими, а душой офранцузились. Общаются только между собой. Чужих не любят, а от «советских» бегут, как от прокажённых. Непросто вам будет с этой ассоциацией и с вашей тоже. Получится у вас что-то или нет, одному Богу ведомо. Но, раз начали благое дело, идите до конца! Нашим предкам и нам с нашим прошлым ничего не страшно, – отец Георгий пристально глянул. – Хорошо, что отец Борис вас на время приютил. Он на днях возвращается?

– Завтра или послезавтра.

– Поблагодарите его, и от меня поклон передайте. Ещё раз скажу, от французов не ждите поддержки. Они ценят богатых, ищут свою выгоду. Кто за вами стоит? Никто. Понятно, что от вас устали, – отец Георгий разгладил бороду. – В общем, если хотите… На днях я собираюсь во Всехсвятский скит под Реймсом. Монахов там не осталось, я и настоятель, и хозяйство веду. Могу взять вас с собою на неделю, а то и на две. Поживёте, мне поможете, подумаете обо всём. Там у нас – красота! Русский островок.

– Да я… я с радостью! И поеду, и помогу! Мне только с Бобринским попрощаться и знакомых предупредить, что на время уезжаю.

– Вот и хорошо. Запишите телефон, созвонимся и через день-два и поедем.

Всю дорогу до Булони из головы не выходили встречи в Сергиевском подворье. Когда-то я мечтал, как о чуде, оказаться на этом «парижском Маковце». И вот дрогнула в небе магнитная стрелка судьбы и повела меня за собой.

К моему удивлению, отец Борис вернулся в тот же вечер, на день раньше. Я слегка опоздал к ужину, Елена Юрьевна, его жена, собирала пустые тарелки после супа. За столом шёл разговор об экзаменах в Богословский институт, куда Юра Блатинский готовился поступать. Отец Борис терпеливо объяснял ему требования на экзаменах и поглядывал на меня: то ли хотел спросить о моём желании стать семинаристом, то ли намекая, что завтра пора уезжать. Ужин продолжался во французском духе – овощи с мясом, вино, салат, плоская тарелка с сырами. За десертом разговор замедлился, и наступила моя очередь.

– Конечно, поезжайте! – отец Борис оживился. – Хорошо знаю отца Георгия. И как иконописца, и в скиту бывал. Да, работы там много, помощь всегда нужна. Ну, и потом, мы же с вами договаривались…

– Понимаю. Если можно, завтра с утра. Он как раз просил не задерживаться.

– Ну и чудно! Хорошо, с утра.

Тут я решил рассказать об Ассоциации Святого Владимира и моих надеждах, протянул отцу Борису бюллетень.

Тот отмахнулся:

– Знаю я их.

– Владимир Кириллович Романов и митрополит Антоний Женевский, написали, что эта ассоциация готова участвовать в восстановлении русских церквей.