— Да, пожалуйста, — машинально роняет Воронцов; он задумался о чем-то своем.

— Справка такая, — продолжает Васильев. — Продукция шрифтолитейного завода планируется и учитывается в тоннах, удельный же вес шрифта из пластмассы в десять раз меньше, чем шрифт из цветного металла.

— Так вот оно в чем дело! — мгновенно восклицает Воронцов. — Вот вам и ответ на ваш вопрос, Иван Сергеевич.

— Ах, вал. С этого и надо было начинать, — говорит Нижегородов, редактор вечерней газеты.

— Да, да, вал, — подхватывает Ник-ов. — Помнится, я писал статью о вале…

Я вижу — услышав о вале, Глебовский мгновенно краснеет и как бы затравленно оглядывается по сторонам.

А я еще не ухватываю сути: мое дело приборы, в государственном планировании я разбираюсь слабовато.

— Теперь вы и за валом будете скрываться, товарищ Глебовский? — раздраженно спрашивает Воронцов. — Еще одну объективную причину выискали?

— Я о вале ничего не говорил, — быстро возражает Глебовский. — Справку дал ваш работник.

— Хорошо, товарищ Глебовский, комитету все ясно, можете идти на место. — Воронцов раздражается пуще прежнего, а я все еще никак не могу понять причину этого раздражения.

— В чем дело? — спрашиваю у Нижегородова.

— Коль разница в весе в десять раз, то пластмассовых шрифтов придется делать в десять раз больше. А свинцовая тонна враз все покроет, — отвечает Нижегородов. — Для вала-то все равно какие тонны — свинцовые или пластмассовые…

Вот, оказывается, где собака зарыта — теперь и я понимаю. Заверчено крепко. Вот почему осторожничал и дипломатничал Глебовский, вот чего он недоговаривал. Я буквально потрясен этим открытием — при чем же тут Глебовский, если сама система планирования против него? Недаром наш председатель так внезапно рассердился. На кого только?..

Но Воронцов уже овладел собою. Он решительно встает. Протяжный и раскатистый удар грома сопровождает первые слова его речи:

— Вопрос несложный, товарищи. Некоторые руководители надеются, что в нашем городе появилась еще одна разговаривающая и уговаривающая организация. Таким мы твердо ответим — нет! Нет, товарищи, мы будем не разговаривать, а делать дело. Мы будем обижать людей. Ничего, если мы и всерьез обидим кого-либо. Обида пройдет, а дело останется. Я понимаю, есть такие люди, которые любят ссылаться на объективные причины; они просто жить не могут без партийной дубинки. Ну что ж, в таком случае мы ее обрушим ради нашего дела. — Воронцов сделал паузу и продолжал более мягко. — Не знаю, как вас, товарищи члены комитета, но меня лично объяснение главного инженера Глебовского никак не убедило. Налицо поразительная безответственность — и на все у них находятся причины. Спутник мы запустили, а шрифта из пластмассы сделать не можем. Народный контроль не имеет права пройти мимо таких вопиющих фактов. Мы должны будем принять самое решительное постановление и строго наказать виновных. Кто желает высказаться?

— Ясно, ясно, — чуть ли не хором кричим мы все, стараясь скорее провернуть решение и получить заслуженный десятиминутный перерыв.

Я тоже кричу вместе со всеми, хотя мне очень жаль Глебовского и многое, увы, совсем не ясно.

Но как, какими словами могу я защитить Глебовского. Нет у меня таких слов. Вот я встану и скажу: «Товарищи члены комитета, мне нравится инженер Глебовский, давайте не будем наказывать его», — это же смехота. Или про вал — что я скажу? Не я этот вал изобрел.

А процедура тем временем движется своим чередом.

— Тогда разрешите зачитать проект постановления. — Воронцов берет в руки проект, но говорит, не глядя в него: — Комитет народного контроля постановляет. Первое — за невыполнение решения Совета Министров республики главному инженеру шрифтолитейного завода товарищу Глебовскому объявить строгий выговор. Предупредить товарища Глебовского, что в случае, если он не примет решительных мер к выполнению вышеуказанного постановления, будет поставлен вопрос об отстранении его от занимаемой должности. Кто за это предложение?..

Члены комитета коротко кивают в ответ или приподнимают руку, ставя локоть на стол. Я молчу: не киваю и локтя не ставлю — уж больно строгой кажется мне последняя фраза: «…в случае, если…» Я воздерживаюсь.

— Пункт принимается…

Я смотрю на Глебовского: он сидит не шелохнется, внимательно слушает председателя. На застывшем лице маска безразличия. Он стоял один против всего комитета и все-таки выстоял.

Дальше слушаю вполуха: проект решения лежит передо мной, я уже прочитал его.

— …принять к сведению заявление товарища Анисимова о том, что… общежитие… к первому августа сего года…

— …принять к сведению… Матвеевой… термопластавтоматы… в августе…

— …контроль за настоящим решением возложить на заведующего отделом комитета народного контроля товарища Васильева.

— Какие будут замечания по проекту? Нет? Дополнения? Нет? Тогда утверждаем. Вопрос закончен. Объявляется перерыв. Только давайте покороче, а то мы и так задержались с вопросом.