Последним штрихом во всём этом безобразии я сделал полную перемену всех блюд и глобальное пополнение горячительных напитков. Точнее, вина, поскольку до перегонки здесь ещё не додумались. Вино, как я уже и говорил, было отменное, но имело одно неприятное свойство. Точнее, два. Первое — было достаточно лёгким, этаким сухоньким, как говорят в народе. И второе — быстро выветривалось из организма. Поэтому, чтобы поддержать себя в надлежащей кондиции, с подобающим градусом, употреблять приходилось часто и много. Исходя из последнего, нужда «бегать до ветру» наступала с несвойственной русскому человеку периодичностью.

Нужно будет завтра преподнести вождю подарок в качестве элементарного самогонного аппарата, схема которого была известна каждому советскому школьнику. А то лопну к чёртовой бабушке, так и не став вождём народов на данной планете.

С этими мыслями я окинул взором придирчивого госприёмщика законченные приготовления и решил дать отмашку по запуску Великого вождя в помещение. Тем более что, судя по воплям, раздававшимся со двора, Великий начал нашинковывать выставленную мною охрану и уже далеко не с помощью мата.

— Стоять, папаша, — схватил я вождя за руку, выходя из хижины. — То есть, пардон, Великий вождь. Хватит уменьшать население по пьяному самодурству. Стриптиз готов, извольте отведать.

Великий пнул напоследок не пропускавшего его воина туда, где у обычных людей мягкое место, и с высоко поднятой головой, походкой, достойной Зевса, гордо прошествовал в хижину.

Забыл добавить, что в хижине из мягких подстилок я заставил данных мне в подчинение гургуток соорудить некое подобие мягкого восточного дивана. Подстилок натащили столько, что диван получился таким мягким и пышным, что любой персидский шейх обзавидовался бы.

— Так, дядя, плюхайся вот сюда, в это пушистое безобразие, — широким жестом я указал на импровизированный диван, — и слушай основные правила поведения в стриптиз-баре.

— Где? — недопонял вождь, хватаясь за кувшин.

— Здесь. И подожди бухать, ещё успеем.

Вождь замер. Протестировал состояние своей внутренней засушливости. Решил, что ещё терпимо. Водрузил алкоголь на место. И, сцапав вместо него какой-то сочный фрукт, приготовился слушать.

— Начнём с парочки наводящих вопросов. У вас какие деньги имеют хождение?

Вождь поперхнулся кусочком фрукта и натужно закашлялся.

— Я говорю, чем за товары расплачиваетесь? — яснее сформулировал я, отбивая ладонь о великую спину Великого вождя, пытаясь спасти его от задыхания.

— Давай бахнем, — предложил вождь прокашлявшись. — А то я тебя понимать перестал.

— Ладно, давай, — смилостивился я.

— Ну. За понимание, — выдал вождь с интонациями не хуже генеральских, как в известном фильме.

Одним кувшином не отделались. Вождь настоял сразу на двух, мотивируя тем, что после первого понимание не приходит. Я особо спорить не стал, тем более что кувшины были граммов по триста – триста пятьдесят. Не больше.

— Так чем расплачиваетесь? — снова задал я вопрос, когда вождь потянулся за третьим кувшином.

— Деньгами, естественно, — вождь снял с пояса мешочек и кинул его мне. — Только они у нас не ходят. Мы их сами носим.

— Ясно, — кивнул я, высыпав на ладонь несколько увесистых кругляков. — А бумажных нет?

Вождь задумчиво уставился на меня и непроизвольно потянулся к очередному кувшину. Я пресёк его попытку выпить для понимания и быстро пустился в объяснения, что такое бумажные деньги.

Первое, с чем я столкнулся, — это отсутствие в этом мире бумаги как вида. Не доросли ещё. Нет, письменность была, чай, не дикари совсем, а писали, естественно, на пергаменте. Наверное, все миры проходят через эту стадию. Короче, деньги у них были только металлические, и на этом всё.

— Зачем делать деньги из пергамента? — недоумевал вождь. — Износятся быстро.

— Блин, без них стриптиз не тот. Не эту же тяжесть засовывать, — сокрушался я.

— Куда? — пребывал в непонятках вождь.

— В трусы, конечно.

— А в мешочках на поясе носить не пробовал? — вождь назидательно похлопал меня по плечу. — И влезет больше и в трусах ничего не поколется.

— Там колоться нечему, — на автомате произнёс я.

— Сочувствую, — сделал скорбную мину вождь. — Давай бахнем с горя.

Мы подняли по кувшинчику и одновременно пригубили. Впрочем, свой допить до конца я не смог. Примерно на половине кувшинчика до меня дошёл смысл сказанного вождём, и я, душевно поперхнувшись, натужно закашлялся. Вождь участливо попробовал похлопать меня по спине, как я его давеча, но мне хватило ровно одно его удара, чтобы восстановить дыхание и впечататься в пушистые подушки носом.