— Да не перебивай ты меня! — осадила Мара. — Я не сопливая девчонка и прекрасно всё вижу. А также чувствую и понимаю. И если на миг предположить, что я поверила в твоё перемещение в другой мир и возвращение обратно, то что он делает здесь?

— Мара!

— Тебя заклинило на моём имени?

— Мара!

— Всё, не хочешь говорить вслух, о своих чувствах, не надо. Можешь поплакать о нём молча. Но, я думаю, ему было бы приятно узнать перед смертью, что не просто так ты его потащила с собой. Всегда легче умирать, когда ты твёрдо знаешь, что был не безразличен кому-то. Что есть на целом свете существо, которое любит тебя и будет оплакивать твою кончину. Я оставлю вас ненадолго, а ты подумай над моими словами. Подумай, Хлоя. Сними все маски.

Так. Вот зараза пушистая. А если всё это правда? Если Хлоя потащила меня сюда не просто из человеколюбия и из жалости. Если она действительно полюбила меня? Полюбила никчёмного человечишку, практически утопившего самого себя в тоннах алкогольного суррогата. Что если это всё на самом деле, а не просто её шуточки и подколочки? Как мне теперь прикажете умирать? Как умирать, когда я только начал жить? Как умирать, когда я начал любить? Я ведь никогда не любил по-настоящему. Увлекался — да. Много, много раз. А вот любить…

— Ты прости меня, Серёжа, — долетело до меня скорбное покаяние Хлои. — Не вовремя этот проклятый куст попался. Ой, как не вовремя.

А дальше повисла тягучая тишина. Не было ни слов, ни стенаний. На моё умирающее тело не упало ни одной слезинки. До меня даже не доносилось ни одного шороха. Я был уверен, что она здесь, она рядом, но её словно бы и не было со мной. А может, я просто перестал чувствовать. И всё, что у меня осталось, — это разум, потихонечку угасающий в умирающем теле. Просто больной, алкоголический, умирающий разум, так и не сумевший за всё своё существование полюбить по-настоящему.

— Он ещё дышит, Хлоя? — голос Мары разорвал в клочья эту гнетущую тишину.

— Да, Мара, он ещё дышит, — почти неслышно отозвалась Хлоя.

— Странно, мне говорили, что от этого яда умирают почти мгновенно.

— Кто говорил?

— Да какая от этого разница?

— Какая разница, — в голосе Хлои пробежали стальные нотки. — А ты не думала, что тебя могли банально обмануть?

— Меня не обманывали, — парировала Мара.

— А может, над тобой решили просто подшутить? — к стальным ноткам добавились ещё и издевательские. — Может, специально вложили в твою мохнатую головёнку всякие страшилки про эти кустики, чтобы ты их за тридевять земель обходила и лапки свои мохнатые к ним не тянула.

— А давай, мы просто возьмём и проверим, а не будем высказывать ложные обвинения. Кустиков вокруг предостаточно, возьми и уколись пару раз, и мы посмотри на реакцию твоего изнеженного самомнением организма.

Девчули ту же насупились и стали молча пожирать друг друга уничтожающими взглядами.

Вот только этого мне сейчас и не хватало для полного счастья. Нет, конечно, в роли вселенских плакальщиц они мне тоже не подходили. С детства ненавижу это мокрое дело. Бесит прямо. Но и в ролях уничтожительниц друг друга — это перебор. Хотя стоп! Откуда я всё это знаю? Ведь ещё пару минут назад у меня отказали все чувства. И вот на тебе. Про уничтожающие глаза я откуда-то взял? Или придумал? Или почувствовал каким-то три тысячи сто двадцать пятым чувством? Или это воспалённый бред погибающего организма?

— Всё, Мара, хватит. Перестань буравить меня взглядом. Дырку ты во мне всё равно не сделаешь, как бы тебе этого ни хотелось.

— Не слишком заносись. Понадобится, так и сделаю. И никакие блоки тебе не помогут.

— Опять по новой. Мара! Выйди из состояния самоуверенной сопливой девчонки. Ты не во всём права. Прими это как должное.

— Зато ты у нас всегда и во всём права, — огрызнулась та.

— Не во всём и не всегда, — парировала Хлоя. — Но сейчас, наверное, права я. Он всё ещё жив?

— Жив.

— А это значит что?

— Что?

— А это значит то, Мара, что, возможно, он и не умрёт. По крайней мере мы можем попытаться ему помочь.

— Я не знаю, Хлоя, — в голосе Мары первый раз пробежали сомнения. — Наверное, ты и права.

— Да пойми ты, Мара. Мы просто обязаны ему помочь.

— Да что ты меня уговариваешь как девчонку? Как будто я не хочу ему помочь и активно этому сопротивляюсь. Просто, — Мара стушевалась и даже смущённо шаркнула лапкой, — я и вообразить не могу, как это сделать. А ведь он ещё и не из нашего мира.

— Вот именно, а я про что говорю. Он не наш, Мара. И на него наши законы не действуют. Или действуют, но по-другому.

— Но тогда вариантов нет вообще, Хлоя. Мы не сможем ему помочь.

— Это ещё почему?

Блин, как же достали их препирательства. Тут человек умирает, а они решают: поможем, не поможем; наш, не наш; законы, не законы. Ещё, того и гляди, до мордобойства дело дойдёт. Нет чтобы вот прямо так, по-простецки, по-свойски, взять и спасти человека, а уже потом разбираться, какие законы физики тут успел прописать местный Ньютон, а какие выкинул за ненадобностью. Жалко, речь отказала. Рявкнул бы сейчас для острастки и враз бы закончил это собрание юных любителей естествознания.