то, как он стирал, аккуратно распределяя одежду по цветам, и иногда даже развешивал ее на балконе, чтобы она пахла солнечным светом и ветром;

то, как он выглядел всякий раз, когда готовил ужин у меня дома, стоя у моей крошечной электрической плиты в фартуке, завязанным на талии, и протягивал мне деревянную ложку, чтобы я попробовала еду. Он всегда заботился о достижении идеального сочетания специй и вкусе готового блюда.

Но быть в отношениях с кем-то – это все равно что вместе передвигаться по огромному дому. Хитрость состоит в том, чтобы стараться как можно чаще находиться в одной комнате в одно и то же время с партнером. Наша проблема с Тэ в этом и заключалась: я всегда выходила из комнаты слишком рано или врывалась в неподходящее время.

Когда на третьем году наших отношений Тэ спросил меня, что я думаю о том, чтобы съехаться, я запаниковала. Я позвонила Юнхи, и мы встретились, чтобы срочно выпить в баре «Хэтти».

– Да что с тобой не так? – нетерпеливо спрашивала Юнхи.

Она – как Умма и все остальные в моей жизни – любила Тэ и считала, что мне невероятно повезло встретить такого парня.

– Он просто слишком милый. И слишком чистоплотный. Я не могу жить с таким человеком. – Я даже не осознавала, что нервно ковыряю этикетку пива, пока Юнхи не остановила меня.

– Ты же прожила со мной несколько лет, – возразила она. – Я тоже очень милая и чистоплотная.

– Это другое.

– Что ж, надеюсь, хороший пример заразителен, – пожала плечами она. – Не понимаю, в чем твоя проблема. Мне бы очень хотелось, чтобы Джеймс был опрятнее.

– Это ненормально, – упиралась я. – У Тэ есть гладильная доска. Он меняет простыни каждую неделю!

– Расслабься. – Она взяла меня за руку. – Ты ведешь себя так, будто он пинает бездомных щенков или делает вещи похуже.

В отличие от Юнхи, у которой после колледжа была череда долгих моногамных отношений, у меня не было привычки встречаться с заботливыми парнями, которые хорошо ко мне относились. Мне нравились ребята, которые создавали свой веб-сериал, строили собственную компанию, занимались скейтбордингом или были опытными бариста, которым перевалило за сорок и у них не было ничего, кроме модной кофемолки и шкафа, полного джинсовых рубашек на пуговицах. Мне нравилось, какими одноразовыми казались эти отношения, нравилось, что мне никогда не нужно было стремиться стать лучшей версией себя рядом с ними. Они всегда были как бы между делом – между отношениями, между работами, между квартирами – и часто спали среди груды грязного белья на матрасах, брошенных на голый пол, с которых я иногда скатывалась, оставаясь на ночь. Обычно у них в ванной висело одно вонючее полотенце, уголком которого мне приходилось осторожно вытирать руки по утрам.

Мне нравилось, что по сравнению с их жизнью моя собственная казалась размеренной, упорядоченной. В отличие от тех парней, у меня были стабильная зарплата и пенсионный счет, даже если я редко вносила на него деньги, и их никогда не волновало, что я могу напиться посреди дня, зачастую в одиночестве, или что я иногда неделями не мою посуду, не выношу мусор и даже не мою голову, просто потому, что я внезапно и полностью потеряла интерес ко всему хотя бы отдаленно продуктивному или полезному.

Но Тэ все это было небезразлично. И чем больше он обо мне заботился, тем более неправильной я себя чувствовала.

– А что, если он все поймет? – спросила я у Юнхи с некоторым отчаянием.

Она оторвала взгляд от сообщения, которое набирала Джеймсу.

– Поймет что? – уточнила она. – Что ты обычный живой человек со своими проблемами, мыслями и недостатками?

– Что мы совсем не похожи. Что ему нужен кто-то совершенно другой, более подходящий ему. Кто-то, кто хорошо ладит с детьми, позитивно смотрит в будущее и точно знает, чего хочет.

Она закончила набирать сообщение, отправила его и вздохнула.

– Никто и никогда точно не знает, чего хочет. Даже я, а я довольно близка к этому.

– Мне кажется, для него я что-то вроде проекта. Нечто, с чем он может работать и исправлять недочеты.

– А ты хочешь, чтобы тебя исправляли?

– Может быть, – признала я.

Некоторое время мы молчали. Юнхи поиграла бумажной оберткой от своей соломинки, а затем ни с того ни с сего сказала:

– Знаешь, в чем твоя проблема? Ты хочешь, чтобы все наладилось, но в то же время не хочешь, чтобы что-то менялось.

– Неправда, – немного озадаченно возразила я.

– Я думаю, ты боишься.

– Конечно боюсь.

– Но ты боишься не того, чего следует! – воскликнула она. – Если бы ты просто впустила кого-нибудь в дом хоть раз, ты бы удивилась тому, насколько все может стать лучше. Тому, какой счастливой ты можешь оказаться.

– Я счастлива, – настаивала я. – Я довольна тем, как обстоят дела.

– И поэтому ты мне позвонила? – иронично осведомилась она. – Потому что ты вне себя от счастья?