Ведь стоит Башня Над Рекой.

И сторож зоркий в башне той.

Она

Не надо о моём отце,

Пожалуйста, ах, не сейчас…

Она обняла меня и прижалась щекой к груди, продолжила:

Сейчас мы можем эти воды переплыть.

На лодке. Вздымая шквалы волн вокруг.

Вот эта травка, этот луг —

Чем не постель нам? Чем не море?

А эта ночь — чем не та ночь,

Когда познаем мы друг друга,

Когда друг другом насладимся,

Под сенью древ, на травке луга?

Я

А как же: 'Разве не приятно

Наслажденье растянуть'?!

А как же: 'Разве не прекрасна

И награда, и к ней путь'?!

Она

Как я могу сопротивляться,

Когда ты рядом, я с тобой?!

Держаться сил нет. Наслаждаться

Хочу я в этот час ночной!

Любимый! Ведь я чувствую к тебе всё то же!

Взгляни: глаза блестят от слёз!

То — слёзы счастья от того,

Что я нашла свою любовь,

Есть я, есть ты, и никого

Вокруг нас нет, и мира нет,

И не кончается пусть ночь,

И не разбудит нас рассвет,

И не прогонит он нас прочь.

Любимый! Ведь я чувствую всё то же, что и ты!

Я рада нашей встрече в башне,

Я словно начала лишь жить

Теперь, и всё вокруг — неважно,

С тобою лишь бы рядом быть.

Мне кажется, сейчас я задохнусь,

Ты моё сердце захватил, меня пленил.

Ах, счастье разрывает мою грудь.

Смотри, как я дрожу. Будто струна deilynn .

Она действительно дрожала.

— Ну что — возляжем мы на травы средь берёз? — спросила она. — И унесёмся в мир любви и сладких грёз.

Она крепко обняла и страстно поцеловала меня. Это был такой поцелуй, от которого сердце начинает бешено колотиться, а мимо может проноситься вечность, годы, столетия, и ничего больше не хочется — только бы продолжать и продолжать этот поцелуй, всегда, вечно.

Этот поцелуй — будто вода для жаждущего посреди пустыни, и ты надеешься напиться этим поцелуем, и ты пьёшь и пьёшь его, и не можешь напиться, и чем больше пьёшь — тем больше хочется. Этот поцелуй — будто дыхание для задыхающегося, и ты дышишь и дышишь им, и не можешь надышаться, и задыхаешься от этого поцелуя, и не можешь им не дышать. Не можешь прекратить, и не можешь продолжать.

Когда, тысячелетие спустя, поцелуй закончился, она и я тяжело дышали, будто только что совершили восхождение на высокую гору, и в наших глазах плясали огоньки безумного безудержного желания, и ничто не могло остановить его. Наши руки блуждали по телам друг друга, дыхание было тяжёлым и шумным, мы смотрели в страсть, пляшущую в глазах друг друга.

Мы опустились на траву, и страстно целовались, срывали одежду, и бродили жадными руками по телу друг друга. Мы катались по траве и предавались безудержной страстной любви.

Где-то вверху бесшумно пролетел G’haedaeptys, на мгновенье нас накрыла его гигантская тень, но нам в тот момент до него не было дела. К тому же над столицей летали только безопасные, ручные аэптисы.

Внезапно трава и роща исчезла, и мы оказались на красной постели.

(Но ведь этого никогда не было!)

Это была просторная, огромная красная постель, тянущаяся во все стороны вдаль, а вокруг царила тьма и пустота. Дева, обнажённая, сидела на мне, и двигалась вверх-вниз, запрокинув голову и стоная, а мои руки гуляли по её телу, ненасытные, жадные, желающие предельно точно запомнить каждый изгиб, каждую ложбинку, каждую линию, чтобы потом я мог это вспоминать в одинокие ночи. Когда лишусь всего этого.