Тропинка вела прямо к лесу впереди. Некоторое время спустя нам попалась заледеневшая речка, через которую вёл бревенчатый мостик. Рядом стоял резной идол совы.

Вскоре на снегу проступили следы, они были так отчётливо видны, что моя помощь уже не требовалась. Все видели чёткие отпечатки копыт — и более того: это были следы не одного коня, а целой группы.

— С ним люди, — сказал Тольскер. — Они будут его защищать.

— Ничего страшного! — храбрился Сэлдэн. — Зарубим их всех, как уже делали много раз!

Тольскер усмехнулся. Мы продолжали скачку.

* * *

След завёл в густой сосновый лес. По тропинке, идущей через него, мы проскакали около диона, пока не выехали к охотничьему домику. В окнах мерцал свет, из трубы шёл дым, возле домика стояла конюшня, в ней находилось несколько лошадей, ещё несколько привязаны к коновязи во дворе.

— Вот мы и прибыли, — сказал Тольскер, спешиваясь.

Мы оставили коней подальше, привязав их к стволам деревьев, и двинулись к домику осторожно и скрытно. Мы не хотели раньше времени привлекать к себе внимание, эффект неожиданности всегда полезен, особенно если врагов больше.

Мы крались вдоль низкого забора, прятались за голыми кустами, таились за крупами лошадей (те фыркали, когда замечали нас).

У конюшни возился человек. Сэлдэн подкрался к нему сзади и заколол ножом в спину. У входа в домик стояли двое и что-то обсуждали. Оба были крупны и одеты в доспехи — сразу видно: воины барона. Даид, сидя в засаде, натянул лук и выстрелил. Один из бойцов прямо посреди беседы, так и не договорив, упал со стрелой, выросшей изо рта. Второй вздрогнул, собрался было закричать, но позади уже стоял Сэлдэн. Быстрым движением он перерезал ему горло.

Даид подкрался к одному из окон, разбил стекло подобранным с земли камнем, и в этот момент Сэлдэн и Тольскер вышибли ногой дверь и ворвались в избу. За ними последовал и я, а Даид остался снаружи, натянув лук и приготовившись стрелять в тех, кто выскочит из дома.

Внутри завязалась настоящая свалка, хаос из тел и оружия. Звучал крик, лязг, топот, шумное сопение, шлепки ударов. Я сразу заприметил Орсагора Клячу и бросился к нему, на ходу крикнув:

— Вон тот — Кляча. Не убивайте его!

Кляча испуганно взглянул на меня, развернулся и бросился прочь.

Но некуда — позади находилась стена. Я загнал его в угол. Кляча схватился за нож на поясе, но я быстрым ударом огрел его по голове (в этот момент перчатка на руке стала тверда, как камень), и Кляча свалился на пол, потеряв сознание.

Сзади на меня с криком бросился бородатый мужик в кольчуге, в руке у него был топор. Я отбил топор ладонью в перчатке, а затем ударил кулаком в грудь. Мужик посмотрел на мой кулак, уткнувшийся в его кольчугу, и захохотал. Но в этот момент из перчатки начал вырастать длинный шип, и он легко пронзил кольчугу и вошёл в тело воина. Тот испуганно взглянул на меня.

— Как?? — произнёс он, и изо рта потекла кровь. — Что?!

Он свалился замертво, а на моей руке вновь была обычная перчатка.

Даиду удалось уложить стрелами двух противников, что пытались сбежать. Грузный Тольскер сражался как медведь, даже рычал в пылу боя. Сумасшедший Сэлдэн носился среди врагов перемазанный кровью, дико орал и хохотал, и рубил мечом налево и направо, и вид у него был как у впавшего в боевой транс берсерка. Мне тоже достались ещё пара противников, и мы сражались достаточно близко к Тольскеру, чтобы я начал заботиться о том, чтобы не демонстрировать возможности моих перчаток — мне пришлось обнажить меч и драться как все.

В конце концов, бой закончился нашей безоговорочной победой. Изба была завалена трупами, бревенчатые стены забрызганы кровью, вся мебель — перевёрнута и разрушена.

Мы привели Клячу в чувство и усадили на стул в центре комнаты. Он в ужасе взирал на кровавое месиво вокруг, а Сэлдэн, весело посвистывая, привязывал его к стулу. Он собирался вновь вернуться к своей излюбленной забаве.

Я сказал Тольскеру, чтобы они, самое главное, узнали у вора, что за сокровище у него было при себе и где оно теперь находится. А затем я вышел из избы и закурил трубку.

Из дома доносился истеричный крик, вопли ужаса и боли, а я курил и любовался закатом, догорающим за сосновым бором.

Мне на ум пришла песня:

Siarr ae’hd girae,

Rionan tend borrae.

(«Догорает закат, и прячется солнце в лесу»).

Tor oik’h set’ha pfoen,

D’holarm aens eroiem.

(«Весь мир погружается в ночь, и я по лугу бреду»).