Он появлялся не часто. Ну как не часто – последний раз был восемь лет назад. А до этого – год отсутствовал. Все его сразу же узнавали по причине неизменности – он не менялся. И всегда останавливался в домике, который стоял на самом краю второго холма. В той избе никто и никогда не селился. Селяне всегда считали, что это его собственное жильё, хотя никто и не мог вспомнить, когда он его строил.

Когда он появлялся, об этом узнавали все жители разом, дорога просматривалась издалека – высокая, худая фигура в длинном, бурого цвета плаще, в руке – суковатый посох. Он степенными, широкими шагами приближался к селению. За плечами просматривался внушительный рюкзак, на голове – шляпа. Он доходил до границы Косого леса, и исчезал. В лесу было достаточно тропинок, а густая листва плотно покрывала нижнюю подстилку. Двуголовцы переговаривались:

– Аристарх опять заявился. Давно уж не видно было. Снова по тропинкам через Косой пошёл.

– Какой Аристарх, ты чего сочиняешь? Его Леонид зовут, а по батюшке вроде бы Петрович!

В соседнем дворе горячо возражали:

– И не Аристарх, и не Лёня, совсем даже Пилигрим его зовут, а иногда – Андрей.

– Да успокойтесь вы все! Пилигрим, это не имя вовсе! Сейчас он печку растопит, воды натаскает, и в лавку пойдёт за хлебом. Там и скажет, какое сейчас именование у него.

В очередной визит гость представился Аристархом. Появился он после восьми лет отсутствия. Где его носило, что он видел в своих странствиях – об этом путешественник никому не рассказывал. На улицах деревни не показывался, даже из дому днём почти не выходил. Лишь ночью было заметно движение светильника в его дворе, но чем занимался этот колдун, а именно так все в Двухголовке его называли, никто не мог сказать – забор у подворья был высокий.

Однажды вечером в его калитку кто-то громко постучал…»

На этих словах чтец закрыл свой блокнот, и замолчал. Тишину кабинета рассёк громкий голос Иосифа Соломоновича:

– Ну ты чего умолк, Филипп? Что там дальше-то произошло? Кто к нему пришёл?

Сочинитель заулыбался:

– А-а, интересно стало? А ты читать не хотел! Теперь вот и не скажу!

– Давай читай, не издевайся!

– Ося, ты тут посиди, а я сейчас до помоста сбегаю, поглядеть нужно, что там ребята сладили. Извини. А блокнотик я тебе оставлю.

И с торжествующей улыбкой на губах, Филипп выскочил из кабинета. Декоратор сокрушённо покачал головой: «Вот же шельмец!», – и тоже поднялся – дела не ждали. На Филиппа он совсем даже не сердился – они знали друг друга всю свою жизнь, ещё со школьной скамьи, многое пережили вместе, и если требовалось, то по мере сил помогали друг другу в этом окружающем их беспокойном пространстве, называемом жизнь. А в эти дни поддержка была необходима – в театре началась горячая фаза подготовки к премьере бессмертного «Короля Лира». На сцене и в гримёрках царило нервное возбуждение – как обычно, не хватало всего – плотнику досок для щитов, электрику полсотни метров провода для удлинителя, режиссёру другой актрисы на роль Корделии, а Иосифу Соломоновичу постоянно требовался Филипп собственной персоной. Ну у кого ещё можно было спросить о причине отсутствия на рабочем месте этих двух разгильдяев, что ещё вчера должны были закончить монтаж кустарников и стены готического замка? Комплект для сборки так и стоял не распакованным возле задней стены сцены. Увидев это яркое проявление вопиющей безответственности, главный декоратор взревел, как дикий марал:

– Филипп!!! Немедленно сюда!

Откуда-то сбоку к нему подошёл пожилой человек с измождённым лицом, одетый в потрёпанное, рваное рубище, и вежливо спросил:

– Зачем так громко кричать? Здесь, знаете ли – процесс происходит.

Иосиф недоумённо взглянул на него:

– Вы кто такой? Что тут делаете? Милостыню вон, за перекрёстком, у церкви подают. Уйди отсюда! – и продолжил, – Филипп! Оглох, что ли? Где ты?

Подошедший спокойно поправил на груди штопаную рванину, и с достоинством ответил:

– Я – король. И не нужно так громко орать, здесь репетиция идёт.

А на сцену, из зрительного зала, уже взобрался режиссёр спектакля, Павел Борисович, который тут же обрушился надрывным голосом на раскрасневшегося от гнева декоратора:

– Иосиф Соломонович, вы что себе позволяете? У нас осталось шесть дней, а вы нам ещё и репетицию будете срывать? Это совершенно возмутительно! Я буду директору жаловаться! Освободите площадку!

Иосиф, не обращая внимания на возмущённый крик, вопросительно взглянул ему в лицо:

– Я Сёчина ищу, вы не видели, где он? И не надо меня жалобами пугать, вы тут все от меня зависимые, как наркоманы от героина. Будешь жаловаться, у тебя король так и будет выглядеть бомжом, как сейчас. Чего он тут в домашний халат, что ли, вырядился?

Наверное, от такого дикого предположения, прозвучавшего из уст гневного декоратора, у нищего оборванца, представившегося королём, перехватило дыхание, и он закашлялся, объясняя:

– Я король Лир, и я почти все время облачён в это рубище, потому что оказался предан собственными детьми и окружением! Оказался выброшенным на улицу без гроша! В этом весь смысл пьесы. Вы хоть саму трагедию читали?

Иосиф Соломонович развёл руками:

– Не люблю я читать. Да где же Филипп?

В этот момент с края сцены раздался бодрый голос:

– Я тут! Кто потерял? Ося, ты?

В боковой проход, идущий на сцену, двое рабочих заносили перемотанную металлической лентой стопу фанерных щитов.

– Иосиф, ты чего такой расстроенный? – Сёчин обратился ко взмокшему от пота декоратору?

– Филипп, ты что думаешь, это шутки? Ещё вчера лировские декорации должна были тут стоять, а вы только сейчас их привезли? Ты что творишь?