И она, забившись на порожке, как перевёрнутый на спину жук, с трудом подняла на ноги рыхлое тело:

– Латай теперь крышу своей мудростью, жрец, и к шишке её прикладывай!

– Дура! – взорвался новоявленный пандит и пророк. – Что б ты понимала, ничтожная женщина, в божьих дарах! Горшок серебра когда-нибудь истратится, а те дары, что я получил давеча, не иссякнут никогда! Только они могут насытить духовно и накормить телесно в дни скудости и неблагополучия!

– Это как же это?

– А так! Я нынче вижу сквозь стены – ничто не способно укрыться от проницательного взора пророка Бхавани! Вот проверь! Спроси, к примеру, о чём-то, что сокрыто от меня в этом доме!

– Да что же ж может быть от тебя…?! Да как ты подумать мог, что я…!

– Спроси-ка у меня: где находится тайник, в котором добрая жена прячет от своего мужа и господина сладкие бурфи, кои поедает тайком в углу, за занавеской?

– Где? – ахнула уличённая сладкоежка.

Кира хихикнула в кулак. Про конфетный тайник даже она, прожившая в доме всего пару дней, и то знала – конспиратор из Каришмы никудышний.

Брахман метнул на супругу уничтожающий взгляд. Та сникла.

– Или, может быть, ты, негодная, хочешь, чтобы я назвал сколько мер нута принесла ты днесь от брата своего скупердяя? И где спрятала тот мешок, о котором мне не рассказала?

Каришма совсем расстроилась.

– Или может…

– Довольно, довольно! – замахала она в панике руками на опасно прозревшего супруга и, вполне уверовавшая в его сверхспособности, торопливо поковыляла расчехлять заначки.

Запасливая жена снесла рассованные по углам продукты, отрез шифона и новый медный котёл к ногам наимудрейшего, поклонилась боязливо и, подпустив в голос плаксивости, умолила принять её чистосердечное раскаяние. Когда Баларама, набив полный рот липкой, приторной помадкой, благосклонно кивнул, она подобрала юбки и лихо понеслась, косолапя, по деревне. Ей не терпелось рассказать соседям о чудесах, случившихся в её доме, и о супруге своём, мудром брахмане, облагодетельствованном самой Бхавани. Лично.

Не успело солнце добраться до зенита, чего, впрочем, за тучами всё одно не углядишь, как двор жреца наполнился любопытствующими. Они жались у плетня, укрыв головы пёстрыми накидками от нескончаемого дождя и перешёптывались, таращась на пророка и пандита милостью божьей.

Брахман, исполненный гордого достоинства, подозвал Киру:

– Принеси-ка мне, дева, книгу, не сочти за труд, - он кивнул в сторону комнаты за своей спиной.

– Какую книгу?

Пандит посмотрел на гостюшку, как на слабоумную: что за странный вопрос?

– Ах, книгу… Ну, конечно, благочестивый, сию минуту!

Книга в доме была одна – большая, тяжёлая, с потрёпанными углами и полустёртым текстом. Она лежала на почётном месте молельного закутка – пунджарума и украшалась бумажными финтифлюшками, символизирующими воздаяние особого почитания фолианту, хранящему на своих полуистлевших страницах священные тексты божественных гимнов.

Доставленную ему драгоценность Баларама разложил на коленях, покхекал, прочищая горло, и провозгласил алкающим мудрости односельчанам – артистично, с надрывом и подвыванием:

– Ангирасы, приближаясь, достигли этого

Самого отдалённого сокровища Пани, скрытого в тайнике.

Эти знатоки, разглядев обманы, снова

Отправились туда, откуда они вышли, чтобы проникнуть в гору!..

Народ обомлел. И аж присел под гнётом неведомой и непонятной заурядному уму великой тайны смысла. Который непременно должен содержаться в строках священной книги и словах пандита. Некоторые из присутствующих, те, что пожиже и послабее духом, ретировались незамедлительно, не вынеся свалившейся на них и придавившей своей огромностью мудрости. Благоговейно откланявшись, они оставили у крыльца узелки с куриными яйцами и чечевичными лепёшками.

– Со своим быстрым луком с тетивой,

Направляемой вселенским законом,

Брахманаспати достигнет того, что он хочет.

У этого взирающего на людей бога стр е лы, которыми он стреляет,

Прямо попадают в цель; на вид кажется, что они возникли из уха…

– многозначительно заявил пандит.

После подобного впечатлились даже оставшиеся недоверчивые и кинулись улепётывать восвояси, потрясённые доверенным им знанием. Не забывая, тем не менее, оставлять подношения.

Многолюдный прибой схлынул, оставив на берегу растерянную Каришму. Она сглотнула и на полусогнутых отправилась собирать дары односельчан, немедленно уверовав в величие мудрости и её несомненную практическую пользу.

Напыщенный, как индюк, Баларама сиял. Выгнув рёбра колесом, он проследовал к столу, дабы закусить чем Бхавани послала и в полной мере насладиться торжеством мужского разума над поверженной и пристыженной бабьей глупостью.

– -------------------

… - С тех пор зажили брахман со своей супругой сытно и мирно, - поведала Кира Сырнику интонациями бабушки-сказочницы из фильмов Роу, - потому как на сытый желудок скубаться лениво да сумно…