Какой ее видели те, кто запомнил Анастасию Николаевну еще молодой и смешливой. До восстания «Красной зари», террора и убийства семьи Романовых.

Мы пронеслись мотыльками сквозь ушедшие годы в прошлое. К тому самому дню, когда я, будучи пятнадцатилетним упрямцем, ничего не понимал в жизни. Весь мир казался раскрашенным в черные оттенки, и во всех, включая царскую семью, я видел врагов.

Редкие совместные прогулки с Анастасией Николаевной воспринимались, как плевок в душу. Ее и Николая я больше остальных винил в смерти матери и собственном одиночестве. Я ненавидел их так сильно, что с радостью ухватился за предложение великой императрицы пойти в Николаевский кадетский корпус. Там обучались ребята из разных социальных групп, и после нескольких лет жизни во дворце я почувствовал себя свободным.

В двадцать пять лет пламя ярости стихло, а злость трансформировалась в глубокую обиду. Ни сразу после смерти Анастасии Николаевны я не съездил в Императорскую усыпальницу на территории Петропавловского собора к ее могиле и не почтил памяти. Сегодня мне тридцать пять, и я по-прежнему ощущал внутри себя противное жжение. Отголоски тех эмоций изредка прорывались наружу и больно кололи под ребрами.

«Гордость не в фамилии, Ладий, она в крови. В Романовской крови, что течет в твоих венах. Никто не отнимет этого, никому не под силу уничтожить твою ветвь с великого древа. Только тебе дозволено по желанию отречься от родных корней, но даже тогда ты останешься Романовым. Как бы ни упрямился и не отрицал сего факта».

— Прости, я так и не подарил тебе те духи, — пробормотал я, когда образ померк.

Ее улыбка исчезла последний, как у Чеширского Кота из книги Кэрролла. Вновь оглянувшись на дворец, я втянул носом влажный морозный воздух и впервые за много лет почувствовал облегчение. Столько лет я избежал призраков прошлого, бежал от себя и воспоминаний. Пусть одно неудачное свидание не решило всех проблем, но помогло мне обрести долю равновесия в душе.

Как говаривала баба Яна: «Стало меньше поводов хлестать горькую».

— Чего улыбаетесь, барин?

Я вздрогнул и опустил взгляд на темноволосого утопца. Дух давно почившего смотрителя сада потоптался, оставляя влажные следы на заметенной снегом поверхности, и покрутил большой головой. Склизкая зеленая кожа местами отошла от костей вместе с куском плоти, рваные лохмотья, некогда имевшие весьма презентабельный вид, обросли сосульками и позвякивали на ветру.

Уж больше двух сотен лет Митяй проживал у берега Финского залива, периодически отдаляясь от места своей гибели в глубины дворцового сада. Не раз и не два злобный дух затаскивал в воду попадавшихся ему пьяных стражей, лакеев или просто неосторожных гуляк. Кого-то топил сразу, а кому-то, как мне в детстве, любил загадывать загадки.

Вот и сейчас довольно поблескивающие желтые глазки намекали, что меня ждет очередное испытание.

— Привет, Митяй, — вздохнул я. — Рад тебя видеть.

— Да уж полно заливать, барин. Вона, как скривились весь. Больше пятнадцати зим вас не видывал. Совсем про старика позабыли, — проскрипел Митяй и сковырнул желтым ногтем кусок кожи, будто снял шелуху с лука.

Я передернул плечами.

— Нашел старика. Давно ли меня в залив утянуть пытался, болезный? И никакой я не барин, — буркнул в ответ. — И ты чего болтаешься по саду без присмотра? Давно амулетами не гоняли?

— Сам разберусь, кто мне барин, а кто нет, — фыркнул Митяй, затем показал расстояние в несколько сантиметров между большим и указательным пальцем. — Еще щеглом тут расхаживали под присмотром матушки императрицы да за братцем зорко, аки сокол, следили.

— Ты не ответил на вопрос.

— Так скучно мне, барин. Никто к берегу не подходит, а если идут, дак сразу каменья жгучие впереди себя выпячивают. Очи жгут чары чужбинные.

— Наша это магия, Митяй. На-ша, — по слогам повторил я. — На заводах под Петербургом амулеты делают.

— Ой не кумекаю, — отмахнулся он. — Ихняя аль нашенская. Но не по сердцу она мне, как и остальным нечистым. Тленом от нее несет да кровью. Как хмарь беспроглядная, темна и непонятна нам, нелюдям. Мы-то — дети Земли-матушки, ее силой взращены и вскормлены. Чувствуем и понимаем такие вещи.

— Хорошо, — я поднял руки. — Не спорю.

— Вот и не бранись, барин, почем зря. Лучше загадку разгадай, — Митяй хитро подмигнул, на что я возвел взор к небу.

— Ладно, давай свою загадку.

— Что любишь, того не купишь, а что не любишь — не продашь.

— Молодость и старость, — хмыкнул я, и Митяй возмущенно ахнул.

— Уже?!

— Дак ты каждый раз одну и ту же загадку задаешь, — фыркнул я и скрестил на груди.

Вдалеке послышались громкие голоса, веселые крики и звуки гитары. Покрутив головой в поисках охраны, я наткнулся на нескольких невозмутимых ребят, но никто из них даже бровью не повел.

— Нехристи, — Митяй, мгновенно забывший про загадку, сплюнул под ноги зеленую жижу.