И какие бы лекарства они мне ни давали, они сделали меня сумасшедшей, потому что в ту секунду, когда я вижу хмурого Альфу, сидящего в кресле, я ухмыляюсь ему.

Винсент здесь.

— Я думала, ты меня ненавидишь, — невнятно произношу я, когда он встает. Он одет в черную толстовку с капюшоном, темные джинсы и приталенную коричневую кожаную куртку.

Он выглядит таким же красивым, каким я его запомнила, но его темно-русые волосы в беспорядке, а загривок длиннее, чем раньше.

Он выглядит суровым негодяем, так непохожим на лощеного Лэндона и таинственного, задумчивого Ривера.

Он останавливается у моей больничной койки и хмурится. — С чего бы мне тебя ненавидеть? — спрашивает он своим глубоким голосом. От его баса у меня мурашки бегут по спине.

— В прошлый раз, когда мы разговаривали, ты послал меня к черту, — бормочу я. — И ты выглядел так, будто нюхал кошачью мочу каждый раз, когда смотрел на меня.

Его глаза расширяются. — Какие лекарства они тебе дали? — бормочет он.

Я показываю ему язык.

Он прочищает горло. — Как ты себя чувствуешь? — Неловко спрашивает он. — Тебе что-нибудь нужно?

Я вздыхаю и откидываюсь на подушки. — Что за вопрос, — смеюсь я. — Что не мне нужно?

Честно говоря, он мог бы просто оставаться там вечно, позволяя мне вдыхать его запах, и я думаю, со мной все было бы в порядке.

— Я собираюсь сообщить доктору, что ты проснулась, — внезапно говорит он, поворачиваясь, но у меня срывается вопрос.

— Он мертв? — Тихо спрашиваю я.

Винсент поворачивается ко мне, и его глаза становятся холодными. — Нет, это не так, — осторожно говорит он. — Его арестовали.

Я моргаю и киваю.

Это хорошо.

Джон больше никому не сможет навредить. И если он знает, где Эйприл…

— Я хотел убить его, — продолжает он, и мои глаза расширяются. — Я хотел выпотрошить его за то, что он сделал с тобой. И если бы я знал, что это сойдет мне с рук, я бы так и сделал.

Я ошеломленно смотрю на него. Его аромат, богатый и манящий, превращается в нечто более глубокое.

Я чувствую это своей душой.

Винсент убил бы за меня.

Это не должно заставлять меня хотеть его. Это должно пугать меня.

В моей голове звенят тревожные звоночки, предупреждающие о том, что это ненормально.

Но вместо этого его признание заставляет меня чувствовать себя в безопасности.

— Я… — Я пытаюсь подобрать слова, но лекарства делают мой мозг слишком вялым. — Почему? — Я, наконец, задыхаюсь.

Его взгляд опускается с моего лица на одеяла, наваленные на меня. Он проводит длинным толстым пальцем по верху моего одеяла. Я понимаю, что стандартные больничные одеяла были покрыты плюшевыми, мягкими. Палец Винсента останавливается там, где из-под одеяла торчит моя нога в носке, прежде чем провести им вверх по моему своду. Он непроизвольно сгибается.

Я смотрю на него, потрясенная тем, что он прикасается ко мне. Когда мы разговаривали в последний раз, я была убеждена, что он меня терпеть не может.

— Я сообщу доктору, что ты проснулась, — бормочет он, и я смотрю, открыв рот, как он уходит от меня.

Он закрывает за собой дверь прежде, чем я успеваю сказать что-нибудь еще.

Я моргаю, ошеломленная, и не только тем, что проходит через мой организм.

Что, черт возьми, только что произошло?

Я слушаю постоянный писк от моего кардиомонитора. Я сажусь повыше и оглядываю свою комнату.

Здесь просторно. В левом углу находится ванная, а справа от меня, рядом с тем местом, где раньше была Тэмми, стоит маленький столик.

Я не замечала этого раньше, но мои глаза расширяются от шока, когда я смотрю на это. На столе разложены цветы, шоколад и другие подарки.

И это не просто шоколад из продуктового магазина. Это фирменный шоколад, которым я угощала себя в прошлом.

Цветы восхитительны; сирень и белые розы стоят в мраморной вазе.

Рядом с вазой стоит свеча, которую я узнаю — та, которую я учуяла в универмаге и отошла в сторону, когда увидела цену.

Это слишком продуманно. Также есть открытки, плюшевая сиамская кошка и другие безделушки.

И один лавандовый шарик, ВЫЗДОРАВЛИВАЙ СКОРЕЕ.

Доктор входит вскоре после ухода Винсента, за ним больше никто не следует.

Я притворяюсь, что не разочарована.

— Добрый день, мисс Блум, — говорит она, ее темные глаза добры. — Как вы себя чувствуете?

У нее в руке блокнот, и она делает заметки, наблюдая за мной. — Намного лучше, чем я была, — отвечаю я. — Спасибо, что спросили.