Под двойным ударом бойцы не устояли, откатились ещё на шаг по коридору.

А рыжая и седой будто этого и ждали.

Метнулись в сторону входа в дом и встали перед Егором, укрыв его спинами.

— Щенок! Отступай медленно! Ко входу! Не беги! — рыкнул Мелвиг. — Мы прикроем!

Серебристый щит перекрыл коридор будто пробка.

Противники стояли друг против друга, укрытые барьерами — серебристым и золотым.

Но, странное дело, Балашов не атаковал. Хотя Егор был полностью уверен — он не только умеет отлично уклоняться от ударов, наверняка есть и атакующий арсенал.

Справа, в той стороне коридора откуда ушли наёмники, скользнула едва заметная тень и возник хмурый Паук. С двумя раскрытыми посохами в руках.

— Вариант три, — спокойно сказал Мелвиг. — На семь.

— Приняла, — ответила рыжая, раскручивая над головой огненное кольцо.

Бойцы Моржей насторожились, придвинулись друг к другу. Барьер стал плотнее. Паук куда-то исчез. И через секунду Егор углядел его на потолке. Ну, как углядел? Наконец-то ломик проснулся, подсказал своими ощущадлами.

— Раз, — сказал седой.

— Два, — ответила рыжая.

— Семь! — рявкнул Мелвиг и его копьё загудело как истребитель выходящий на форсаж.

Оглушительно грохотало. Визжала Куней, яростно полосуя золотистый барьер. Рука седого выстрелила как пушка, разгоняя сияющее древко с ослепляющим лезвием.

И Егор завопил.

Молча.

Зрение Егора дало сбой, мир покрылся рябью.

Из ушей потекло тёплое.

Куней умолкла. Её огненная плеть прекратила полёт и замерла в воздухе.

Мелвиг медленно-медленно наваливался копьём на золотистое полотно.

И в этой тишине кто-то бросил три ледяные глыбы.

— ЧТО. ЗДЕСЬ. ПРОИСХОДИТ.

На поле боя появилась невысокая блондинка в зелёном с серебристой вышивкой халате.

Мир замер так, как никогда прежде не замирал.

И отмер. Но только мир.

Трещал огонь, разгораясь.

Гудела перламутровая сфера щита.

Мощно свистело копьё в руках у Мелвига, постепенно теряя форсаж.

Пронзительно звенели посохи в руках у бойцов.

А люди и нелюди — молчали. Под взглядом блондинки их души леденели. Будто не человек на них смотрит, хрупкая женщина, а корабельная башня с двумя десятидюймовками рыскает в поисках цели. И одно неверное движение — полыхнут дула орудий тугим пламенем, снесут виновного да и всех остальных.

У Егора потемнело в глазах и он сполз по стене, уткнувшись лицом в колени.

И только тогда рыжая с трудом прохрипела, указав когтем на Балашова:

— Карматорни…

Ледяная моржийка перекатила взор десятидюймовых орудий на Балашова. Прошествовала к нему, разглядывая причину суматохи. За блондинкой следовал здоровяк-алхимик, настороженно оглядывая поле боя. Моржийка остановилась, всмотрелась в смертельно бледного Балашова.

— Интересный эффект. Данакт, ты видишь?

— Да, — прогудел тот и провёл ладонью по лысине. — Дозировку сократим вдвое.

Блондинка сурово взглянула на начальника охраны:

— Я предупреждала, Андрей Викторович, ваши любовные преступле… э… приключения не доведут до добра.

— И что… произошло? — хрипло прокашлял Балашов.

— На вас наложили узор-маску карматорни и брызнули проявителем. Видимо, во сне.

Балашов закашлялся.

— Если не держите в узде ваши тантрические мотивы, то выбирайте девиц с лучшей устойчивостью к менталу.

Начальник охраны немо изобразил вопрос.

— Видела я вашу девицу, приличная. Вряд ли по своей воле такое устроила.

— Ментальный поводок?

— Скорее — Семь спиц, или Чёрный клубок. Не поскупились.

Балашов побледнел ещё сильнее и низко поклонился.

— Спасибо, Василиса Марковна!

Моржийка повернулась к наёмникам.

Рыжая молча убрала кнут. Седой с некоторым трудом отозвал копьё.

Блондинка благосклонно кивнула и бросила в пространство:

— И потушите кто-нибудь этот хлам! Воняет препакостно. Кто вообще покрасил эти шкафчики лаком? Будто мало ароматной алхимии.

Куней выставила перед собой обе ладони. Несколько мгновений и огонь стих.

А воняло и правда гадостно. Коридор затянуло синим дымом. В горячке боя люди этого не ощутили, а вот сейчас многие раскашлялись.

— Андрей Викторович, извольте устранить! — ледяная блондинка царственно повела рукой, обозначая всю сцену: дымящуюся мебель, выбитые из стен кирпичи, обломки двери, бойцов, наёмников, самого Балашова. И, кажется, даже Егора. — А мне пора. Я отсюда чувствую, что наши криворукие аколиты довели зелье сиреневого листа до кипения. Слышишь, Данакт?