— До метро две минуты, успеешь. Ладно, пять! — Куней поволокла подельника через площадь к дальнему входу в метро у Казанского вокзала. — А я тебе подарок из Питера привезла, жевательный янтарь. Хочешь плитку?

…Два тяжёлых чёрных минивэна «Хатанга» в особом исполнении свернули с Енисейской улицы, попетляли по дворам и заехали на задний двор бывшего Дома быта. Машины с широкой балкой-бампером, зеленоватыми стёклами и дверцами в тридцать сантиметров толщиной, встали бок о бок, развернувшись носом к выезду со двора.

Из открывшихся с обоих сторон сдвижных дверей шустро выскочили люди с подозрительного вида чёрными пакетами в руках. Разойдясь по сторонам, они парами пробежались по ближайшим дворам панельных пятиэтажек и вернулись обратно.

Всё заняло не больше пяти минут.

Серое двухэтажное здание, сложенное из бетонных блоков, с разрисованными стенами и ободранными рекламными плакатами, поломанными вывесками и едва теплящейся жизнью в рюмочной и круглосуточном магазинчике, принимало неожиданных гостей. Бывший Дом быта был продан за копейки в 90-х и с тех пор пребывал в перманентном ремонте. Но сегодня ожил.

Когда охранники вернулись, из «Хатанги» выбрался мужчина средних лет. Был он худым и жилистым, чего не мог скрыть даже костюм из отличной английской шерсти. Шести футов ростом и ста пятидесяти фунтов живого веса.

Почему же футы, фунты и шерсть? А всё дело во взгляде. В нём чуялось то, что можно уловить в глазах британского колонизатора при встрече с сипаями.

Гостя вышел встречать сам хозяин.

Из широко распахнутой задней двери просеменил сгорбленный старикашка, этакий гоблин с кожей цвета тёмной меди и татуировками на лице, кланяясь на каждом шагу. Одет старикашка был в юбку и короткую рубашку-распашонку, сшитые с вырвиглазным сочетанием ярко-алых, зелёных, жёлтых, ржавых и золотых полос, углов и пиктографических иероглифов.

По босым ногам от колен и до лодыжек спускались строчки чёрных символов.

Поверх рубашки и юбки древний пенёк накинул простой хлопчатобумажный халат в рубчик, грязный и засаленный, давно потерявший цвет.

— Какая радасть выдеть вас, г’сспадин Калинин! — проскрипел хозяин и поклонился, мазнув широкими рукавами халата по запылённому асфальту. — Вы так быстра-быстра приехали, г’сспадин, нам нада ещё савсем чуть-чуть нымнога времени!

— Веди.

Согбенный старикашка пошаркал обратно, время от времени оборачиваясь и странными жестами, будто кривляясь, приглашая гостя следовать за ним.

«Англичанин» шёл молча, дорога была ему знакома. Охрана осталась на улице.

Внутри здания, рядом со входом, нашлась широкая лестница. По ней и спустились в подвал с необычно высокими потолками. Метра четыре, не меньше. Миновали пару тёмных извилистых проходов и выбрались в скудно освещённый зал.

Старик засуетился, кликнул помощников.

Безликие тени в серых балахонах поспешно приволокли уродливый овальный стол в эдвардианском стиле и неудобное кресло той же эпохи. Установили у стены. Принесли на серебряном подносе фарфоровую чашку и высокий кувшин зелёного стекла с жёлтым соком внутри. Сыпанули в кувшин горку колотого льда. На край стола поставили подсвечник с пятью коптящими сальными свечами.

У гостя едва заметно дернулся правый глаз.

— Распылагайтеся с полным счастьем, г’сспадин! Скора-скора всё будет!

Тот опустился в кресло. К питью не притронулся.

Гоблин всех гоблинов приблизился к столу и недвижно замер слева от визитёра. Казалось, за мгновение жизнь покинула его и старик превратился в памятник самому себе.

Ждали долго.

«Англичанин» хмурился и поглядывал на часы. Старик стоял статуей, не моргая и не дыша. Наконец, где-то вдали послышались голоса, несколько раз лязгнуло, загудел грузовой лифт, взвизгнули двери и заскрипело стальное колесо по бетону пола.

Десяток мелких и суетливых теней, перебрасываясь невнятными возгласами, втащили в зал две гидравлические тележки с деревянными поддонами. На поддонах стояло нечто высокое и широкое, закутанное в черный полиэтилен и перехваченное верёвками, цепями и пропиленовыми стропами. Оба груза изрядно перекосило, серые тени с трудом удерживали их вертикально.

Ощутимо похолодало.

Из-под поддонов скользнули робкие струйки воды.

Старикан отмер и осклабился.

— Мы вся сделали, многа-многа харашо, г’сспадин! Извольтя выдеть.

— Что это?

— Извольтя смытреть, г’сспадин!

По знаку старика безликие тени размотали верёвки, сбросили цепи и сдернули черную плёнку. В тусклом свете подземелья открылись две здоровенные глыбы льда, высотой метра в три и шириной… шириной в человека с распахнутыми руками.

Калинин встал.

Подошёл.

Осмотрел глыбы.

В одной застыла почти обнажённая огневолосая девушка. Невысокая, но очень ладная. Небрежно замотанная в белое полотенце, почти ничего не закрывающее, она казалась статуей дискобола в момент метания диска. Бугрились мышцы. Замерли в напряжении стройные бедра. Вздулись вены на руках. А вместо спортивного снаряда в руке пылал огненный кинжал. Пламя остановилось на полувздохе.