Я мягко уложил Брелок на матрас, снова став сверху. Одной рукой придерживал её под спину, другой упирался в мягкую ткань, чтоб не придавить девушку. Она приподняла дрожащие ноги, задела меня правым коленом. Тихо простонала, как проскулила жалобно. Прикрыла рот ладонью, прикусила кожу. Я убрал её руку, пригвоздил над головой, сплетя наши пальцы вместе. Сдерживаться не нужно. Вероника поняла всё без слов. Задрожала сильнее, хватая ртом воздух словно рыбка на берегу. Издала первый сиплый полукрик полустон. Со вторым голос был громче, вместе с моим сильным толчком в неё. Приятная судорога прошлась от висков до самого низа живота и бёдер. Вспышки в голове с затемнением в глазах. Крупно содрогаясь с приглушёнными стонами, я изливал в Веронику всю свою страсть к ней. На последних каплях я ослаб, чуть не свалился сверху на девушку. Смог удержать себя, упершись в матрас. Мы оба тяжело дышали после такого марафона. Наши губы снова оказались рядом. Прежде, чем вновь поцеловать Нику, даже если она сама того желала, я произнёс слабым сбивающимся голосом:

— Я люблю тебя… — увидев в её взгляде удивление и словно неверие в мои слова, я сглотнул и повторил громче, твёрже, — я люблю тебя.

— Игорь… — она сморгнула и из уголка правого глаза по виску побежала одинокая слезинка. Вероника счастливо улыбнулась мне.

— Ты будешь моей? — спросил я, аккуратно смахнув большим пальцем влажную дорожку с её пылающего лица.

— Я давно твоя, — ответила Ника, обняв меня за шею. На душе стало так легко и тепло. И не важно, что Брелок выберет, пойти со мной, или остаться в «Монолите», я точно буду рядом с ней…

После мы просто лежали на матрасе минуты две-три, держась за руки, и смотрели молча в потолок. Я старался ни о чём важном не думать, только слушал её ровное дыхание. Потом Брелок медленно села, обернула пледом бёдра, оставив грудь открытой. Подвинула ближе бокалы и фрукты, открыла бутылку вина, шурша пробкой с фольгой.

— Я бы сейчас водки лучше бахнул, — сказал я, усаживая себя по-турецки, не стесняясь наготы перед своей девушкой.

— Водки ты можешь когда угодно бахнуть, — Ника подала мне полный на половину бокал красного вина, — а для романтичного вечера подойдет вино. Надо было еще гитару Стёпкину захватить…

— А зачем? — я сделал маленький глоток кисло-сладкого напитка, пожевал губами, оценивая вкус. — Я всё равно на ней бренчать не умею, да и ты, кажется, тоже.

— Ну во-о-от, — притворно печально протянула Брелок, прислонившись к моему плечу, — а я надеялась, что ты мне серенады под гитару споёшь!

— Спеть я тебе и так могу, а капеллой, — оторвав с тонкой веточки продолговатую изумрудную виноградину, я закинул её в рот, и добавил с усмешкой, — только не факт, что тебе понравится!

— Почему это?

— В детстве соседка, учительница музыки, по просьбе бабушки пыталась научить меня игре на пианино. Я смог с трудом сыграть только «В траве сидел кузнечик». Соседка вынесла вердикт, что мне медведь все уши оттоптал, и что музыка — это совершенно не моё! — я рассмеялся, потянувшись еще раз за виноградом. Остановился на полпути, опустил руку. Вдруг понял кое-что, и стало очень неловко. Брелок заметила перемену моего настроение. Приподнялась, озабоченно глядя мне в глаза. — Блин, Ника… Я внезапно осознал, что мы друг о друге почти ничего не знаем. Только так, в рамках Зоны. Что я наёмник-отморозок, а ты верна своему «Монолиту»… Так, это надо исправить!

Я поёрзал на матрасе, устраиваясь удобней, выпрямил спину. Взял Веронику за руку, крепко пожал её с излишне деловым видом, отчего девушка расхохоталась.

— Позвольте представиться, — начал я наигранно серьёзно, — Петров Игорь Владимирович! Тридцать два года, родом из города Шахты, Ростовская область. Батя у меня военный, часто мотался по командировкам, так что воспитанием занимались фактически бабушка с дедом. Мать я потерял в шесть лет, умерла она от пневмонии. В школе учился еле как, общался с не очень хорошими ребятами. В классе седьмом бате надоели мои закидоны, и он отправил меня в суворовское училище. Там из меня дурь вытрясли. Потом была армия и служба по контракту…

Сначала Брелок слушала меня с весёлой улыбкой, не воспринимая рассказ всерьёз, но постепенно улыбка её сползала. Взгляд даже печальным показался, хотя девушка слушала меня с неподдельным интересом.

— Успел повоевать на Кавказе в восьмом году. Там познакомился с группой наёмников, ну и чего-то решил примкнуть к ним. Прельстило, что они деньги неплохие зарабатывали. Побывал с ними в Афганистане и Сирии. Потом вот перебрались мы в Зону и здесь я уже четыре с лишним года кукую. С перерывами, конечно! У меня квартирка есть недалеко от Периметра, чтоб за сто вёрст не мотаться. На Родину иногда приезжаю, чтоб с родными повидаться. Вот… Вроде больше ничего интересного про себя рассказать не могу.

— Спасибо за это, — Ника с печальной улыбкой кивнула мне, — а я про себя и пару предложений не могу рассказать. Совсем мало что помню.

— Ну, Дамира же ты вспомнила…

— Дамир был уже в Зоне, — Вероника взяла из корзинки банан, надкусила его чёрную попку, отогнула вниз лист кожуры. — Моя жизнь за её пределами какая-то расплывчатая. Я помню, что жила в большой квартире, помню, что были родители, младшая сестра, а их имён не помню. Даже лица…

— Может постепенно память вернётся? — я нежно провёл подушечками пальцев вдоль её правого предплечья. — Больше с обычными людьми общайся, авось что-то да вспомнишь.