***

Впереди показалась селение с куполом церкви над крышами изб. Поближе к Иркутску селения всё христианские, а подальше смешанные да инородческие.

За пол версты до деревни барабанщик подает сигнал и начинает отбивать ритм. Арестанты приободрились, стараются поймать ногу, перебрасывают с плеч на руки цепи и начинают позванивать ими, сперва в разнобой, но потом наладилось вполне. Зашагали, вправо-влево, вправо-влево, под заданный барабаном темп.

Барабан – бум! Двести ног в землю – топ! Двести цепей – звяк! И по-новому, бум!–топ!–звяк, бум!–топ!–звяк! Ритмично, завораживающе. Дикая, варварская мелодия.

И что удивительно и конвойные в ногу пошли. Подбежали к положенным местам солдатики, что в обозе на телегах отдыхали, да под крики унтеров заняли положенные места, подтянули ремни, поправили форму и тоже в общем ритме пошли. Только не качаясь в сторону в сторону как арестанты.

У входа в село кандальники затянули, негромко, но мощно, многоголосно, что тот хор церковный!

Милосердные наши батюшки,

Не забудьте нас, невольников,

Заключенных, — Христа-ради! —

Пропитайте-ка, наши батюшки,

Пропитайте нас, бедных заключенных!

Ни рифмы, ни строя, ни соблюдения каких-то поэтических правил.

Только ритм:

Сожалейтеся, – бум! – наши батюшки, – бам!

Сожалейтеся, – бум! – наши матушки, – бам!

Заключенных, – бум! – Христа-ради! – бам!

И так далее до конца песни:

Мы сидим во неволюшке —

Во неволюшке: в тюрьмах каменных,

За решетками за железными,

За дверями за дубовыми,

За замками за висячими.

Распростились мы с отцом, с матерью,

Со всем родом своим — племенем.

Много куплетов, на всё село хватает, или на город, если с повторами.

Нет единого текста, да и мелодии различаются от партии к партии. Бывает, исполняют под ритм барабана, тогда барабанщику и офицеру заплатить надо. Бывает и просто голосом выводят. Но идет с колоннами арестантскими песня, «Милосердная» называется.

Из изб выбегают хозяйки, передают узникам кто что может, степенно выходят крестьяне и подают, перекрестясь, копеечку. Копеечки не теряются в карманах арестантов, а стекаются к заранее выбранному казначею, чтоб потом быть поделенными по справедливости.

Перед церковью колона остановилась, песня стихла, арестанты скинули шапки, поклонились разом. На крыльцо вышел батюшка, перекрестил размашисто, прочитал молитву, благословил на искупление. Подумал, сунул руку в карман, да и высыпал немного меди в ладонь подскочившему унтеру, а тот передал каторжанам.

Арестанты поклонились, развернулись в сторону выхода из села, по сигналу барабана вновь зашагали и затянули песню с прерванного куплета.

На выходе из села колонна вновь остановилась, пропуская вперед обоз, арестанты развернулись, разом поклонились до земли, и речитативом явственно и громко дружно выдохнули:

– Должны вечно мы Господа-Бога молить, что не забываете вы нас, бедных, несчастных невольников!

И ещё раз поклонились, соблюли устав.

Не любят варнаков в Сибири, а порой и арестантов не жалуют, но открывает «Милосердная» сердца сибиряков, снабжая узников едой и наделяя их деньгами.

– Дайте нам с Милосердной по России пройти, – как-то жаловался на привале старый арестант, по облику истинный разбойник, – я б к месту с купеческими капиталами приходил, сбегал бы, а потом по этапу вновь шёл! Ой жаль, что только в Сибири её власти петь дозволяют!

Ночевали в этот раз на полуэтапе. Предыдущие оказались забиты арестантами, выведенными из Иркутска, потому на ночь останавливаться пришлось под открытым небом: ни кандальным отдыха, ни караульной команде покоя. Но никто, к счастью для капитана и подпоручика, не сбежал.

Полуэтап представлял частокол с широкими воротами, большой двор и несколько строений. Тот дом, что поменьше и более обихоженный – для офицеров. В доме побольше несколько комнат – отдельно для конвойных солдат, отдельно для вольнонаемных, и отдельно для казаков. Сбоку пристройка для местного сторожа. Дальше конюшни, караульная, амбар и длинный бревенчатый арестантский дом с крепкими решетками на окнах. Арестантский дом разделялся на две половины сквозным коридором в который выходили зарешеченные двери. В дальнем углу камера для буйных, которых завели в острожек первыми, затем свою комнаты заняли иваны с присными, затем остальные. В процесс расселения конвойные не вмешивались. В итоге в комнатах иванов было свободно, а прочие набились сколько влезло, кто как смог: кто по двое на нарах, а кто и вовсе не полу, благо еще короткое сибирское лето.