Потом этот офицер на каждой остановке выходил на берег и беседовал с местными старшинами, показывал им какие-то бумаги, но каждый этот разговор, похоже, заканчивался ничем. Сдался он как раз на третий день – пропустил очередную остановку, даже посмотреть на эту станицу не вышел. Впрочем, я его понимал. Дело было ранним утром, нас и встречал-то один-единственный сторож, а искать впотьмах атамана было суетно.

Зато, воспользовавшись отсутствием присмотра, на баржу перебрался капитан, который до этого ни разу так не делал. Пассажиров было много, лежали и сидели мы бок о бок, но он быстро продрался сквозь толпу – никто и слова не сказал против, – подошел прямо ко мне, наклонился к уху... И я понял, что мои опасения были не напрасны.

– Przyszedl po twoja dusze, towarzyszu, – прошептал капитан. – Musisz biec. Teraz!

Польский язык я узнал сразу. Я на нем не говорил – кроме самых обыденных слов вроде «дупы», «курвы», «бобра», всепогодного «пшепрашама» и, конечно, «спасибо», которые я выговаривал без запинки, чем очень гордился. Но знать и понимать – разные вещи. Впрочем, «твою душу» я разобрал, слово «бечь» и переводить не надо, да и «тераз» – то есть сейчас – я угадал по смыслу.

– Dziekuje towarzyszu, – также тихо ответил я, запнулся – и понял, что не удержусь, поэтому ткнул себя в грудь: – Называм ще Гжегож Бженчишчикевич.

Прокатило.

Он сказал какое-то имя, которое я разобрал уже плохо, не Яцек, но что-то близкое. Но общаться с ним не входило в мои планы, надо было, похоже, «biec» со всей возможной скоростью. Я пихнул Ефима, который подремывал, привалившись к борту, и с чистой совестью перешел на русский: – Фимка, мы уходим, бери вещи, – и снова поляку: – Из этой станицы дорога есть?

Он слегка подвис, услышав, как он полагал, от собрата по ссылке обращенную к нему русскую речь, но потом кинул взгляд на Ефима, понял – и решительно кивнул.

– Так есть, дорога к Шилке, инородцы там... эээ... ходить. Уходите скорее, офицер быстро проснутся, – он чуть помолчал. – В станице не остаться. Вас в розыске.

Несмотря на солидный возраст, по-русски он говорил с заметным акцентом и не совсем правильно, словно его сослали не в 1863-м, а года полтора назад. Возможно, так и было – поляки мутили воду на постоянной основе.

– Dziekuje, – повторился я, но капитан уже уходил от нас в сторону своего буксира.

– Что это, Семен Семенович?

Я поморщился. Шепот Ефима было слышно, наверное, даже в Маньчжурии.

– Тот офицер на буксире везет розыскные листы на нас, и мы ещё на свободе лишь потому, что казакам в Олочинской было лень вникать в это дело, а капитан «Графа Путятина» принял нас за своих собратьев-поляков, бежавших с каторги. Так что пароход поедет дальше, а мы с тобой отправимся в сторону Шилки, – я подумал и добавил: – Это тоже река, если что.

– Да знаю я...

Я жестом показал, чтобы он замолчал, и прошептал:

– Всё, потом поговорим. Забирай вещи и пошли.

Вещей у нас было – два сидора, моя переметная сума с золотом, ружье Ефима и подаренный Ольховским «Кольт». Пристани у станиц были короткие, к ним причаливал только буксир, с которого передавали почту и припасы. Баржа в это время стояла на расчалках в нескольких метрах от берега, но сейчас долгой остановки не предполагалось, так что её чуть развернуло, и корма оказалась почти рядом с землей.

Пока мы с Ефимом пробирались туда, нас добрую сотню раз послали по матушке, несколько раз лягнули за неосторожно оттоптанные ноги, а один до конца не проснувшийся мужичок решил, что мы собираемся его ограбить – и едва не завопил на всю Аргунь. Впрочем, обошлось.

И уже через несколько минут мы наблюдали, как влекомая буксиром «Граф Путятин» безымянная баржа, билеты на которую обошлись нам в две лошади, уходит дальше по реке, к слиянию Аргуни и Шилки и месту появления могучего Амура-батюшки.

«Эй, баргузин, пошевеливай вал».

***

Восточное направление нашего путешествия я выбрал методом исключения – раз уж запад, юг и север отпадали. Подспудно я надеялся опередить любые вести о наших с Ефимом проделках, добраться, например, до Владивостока, который то ли уже стал, то ли вот-вот станет городом, но портом был безо всяких сомнений. В этом порту наверняка можно было найти какое-нибудь суденышко, которое отвезет нас хотя бы в английский Гонконг – ну или найдется кто знающий, кто подскажет, как проделать этот путь на перекладных. Впрочем, главным для меня было оказаться там, где власть Государя Императора Всероссийского не действовала, а его верных слуг рядом не было. Власть эта, правда, была условной даже в станице Олочинской, где обитали верные вроде бы царю и Отчизне казаки. Но накарябанные мною документы местные аборигены проглотили без всяких проблем – а это о многом говорило.