И сейчас состоится стремительный и возможно справедливый суд. Самый гуманный суд в мире, да уж...

Шаман проживал недалеко – в весьма скромного вида юрте, зато встречал он нас с таким огромным кожаным бубном в руках, едва ли не в половину своего роста, что сразу стало видно: человек любит свою работу и относится к ней с полной отдачей. А ещё он был довольно молодой для шамана – лет тридцати. И довольно прогрессивный (судя по тому, что обратился к нам по-русски, а не через переводчика).

– Садитесь, белые люди, – шаман кивнул на бревно и оправил рабочую форму, сплошь изукрашенную бусинами, тесьмой, кожаными косичками и прочими красивостями. – Надо ждать. Сперва выгоним сиркуль.

Что за сиркуль? Какое-то у меня тревожное ощущение. Надеюсь, его не из нас с Ефимом будут выгонять? А если из нас – то, пожалуйста, без применения психотропов и хирургических инструментов!

Но объектом изгнания сиркуля оказалась та шибанутая баба с искусанной спиной. Мало того, что её уже выловили и привели сюда, слегка подвывающую, так помимо неё откуда-то вытащили и вторую, дробно клацающую зубами.

Надеюсь, при нас не будут разыграны душераздирающие сцены. Хотя, признаться, в глубине души мне стало болезненно-любопытно.

Дальше всё происходило не по-русски, и нами воспринималось чисто как пантомима.

Бабу с искусанной спиной посадили на чурбак напротив любопытной конструкции: берёза, зафиксированная в согнутом положении с помощью верёвки, к вершинке которой был примотан деревянный антропоморфный болванчик. Сбоку стратегически горел костёр, в который время от времени отправлялись новые травки и корешки. Не знаю, что это – хихикать пока не тянет и мультики не показывают. Ладно, сидим.

Шаман принялся петь и отстукивать специальной палкой по барабану довольно сложный ритм, кружась и приседая вокруг костра и женщины. Исполнял он это весьма бодро, через некоторое время я поймал себя на том, что все – включая меня и Ефима – покачиваются в определённом ритме. Три минуты художественно-мистической синхронизации – и вдруг между делом палка тюкнула тётку по затылку, не сильно, но чувствительно, так что она клюнула носом, икнула и перестала выть.

Шаман торжествующе закричал, помазал рот деревянного истуканчика чем-то подозрительно похожим на кровь и обрубил ведущую к берёзке верёвку. Болванчик взмыл в небо и закачался на верхних ветвях. Шаман продолжал тыкать в него палкой и что-то кричать, вокруг разлилось такое бурное ликование, словно он как минимум на глазах у соплеменников Гагарина в космос запустил!

Ошалелой бабе дали попить какой-то воды и усадили в сторонке под бдительным надзором родственников. Место на чурбаке быстро заняла вторая баба.

На сей раз берёзу никто не привязывал. Интересно. Человекообразная фигурка (насколько я понимаю, вместилище для духа) тоже была. Только, кажется, глиняная. Хм.

Начало повторилось один в один: медитативный хит, тюк палкой по затылку... после которого шаман снова торжествующе заорал, совершил тигриный прыжок и от всей души долбанул палкой по болванчику. Разлетевшиеся осколки были встречены победным рёвом столпившихся вокруг людей.

Вторая женщина также поступила в объятия родственников (преимущественно родственниц), а шаман с суровой благодарностью принял оленью ногу и несколько связок ярких разноцветных бус. Вот в этот момент я и вспомнил читанную в детстве прекрасную книжку Сергея Зарубина «Трубка снайпера» о советском снайпере-эвенке времён Великой Отечественной войны, Семёне Номоконове. На первых страницах из воспоминаний Семёна становится ясно, что шаманы всегда были жадноватые. Что ж...

Как только вопрос с духами был решён, шаман подошёл к нам.

– Простите, как ваше имя-отчество? – опередил его вопросом я.

Служитель культа посмотрел на меня подозрительно и назвал, скорее всего, имя для чужаков:

– Ойгерен.

– Уважаемый Ойгерен. У меня есть для вас очень выгодное предложение. Но озвучить его я хотел бы наедине. Мы можем отойти в сторонку? Не обязательно в юрту, пусть ваши люди нас видят. Они могут в меня даже целиться. Просто поговорим.

Шаман прикинул плюсы и минусы, кивнул, крикнул что-то, от чего охотники встрепенулись и начали пристально за мной бдить:

– Пойдём вон туда, на поляну.

Мы вышли из зоны слышимости, и Ойгерен остановился:

– Тут можно говорить.

– Хорошо, – я слегка отвернулся от любопытной публики и достал из кармана один из трёх завязанных узелком платков – специально для такого случая отсыпал, чтобы всё не светить. Развязал. Осторожно развернул. – Я хотел бы подарить тебе это золото, – крупные золотые песчинки приятно отблёскивали в мягком свете осеннего солнца, – в обмен на помощь.

Не совсем подарок, конечно. Но так звучит привлекательнее, мне кажется.