– Вот как… – повторил он. – Что ж, как скажете, Семён Семёнович. Больше всего мне интересно, откуда вы взялись в Иркутске. Не просветите вашего покорного слугу?

— Лежу на нарах, как король на именинах, и табачку мечтаю раскурить…

Я сидел за столом и мастерил из бумаги очередную поделку, тихонько напевая себе под нос, когда мое внимание привлек звук открывающегося смотрового окошка в двери. Обед прошел, до ужина еще не скоро, значит посетитель. Но прежде чем запустить кого-либо в камеру, надзиратель должен убедиться чем занят заключенный. А вон и знакомое усатое лицо в окошке. Загремели ключи и дверь мягко отворилась.

Как и ожидалось, посетителем оказался крепостной ревизор Лев Сергеевич, он же Левон Саркисович Ахвердов, который ко мне заходил, как только у него выпадала свободная минутка. Заходил не по делу, а побеседовать о том о сем, поиграть в шахматы, иногда выпить чай. В таком случае он приносил с собой сбитенник, по виду тот же самовар, но с ручкой для удобства переноски.

— Добрый день, Семен Семенович! Чем это тут занимаешься?

— Барев дзес, Левон Саркисович!

— Барев, Симон-джан!

Ахвердов был пожилой мужчина, обладающий типичной кавказской внешностью, что подчеркивала длинная черная борода и черкеска, опоясанная серебряным поясом, на котором не хватало для полноты картины только кинжала-кама. Все крепостные служащие и редкие посетители, в основном жандармы и полицейские следователи, с которыми мне довелось пересечься, все без исключения были обмундированы в соответствующую форму. И только крепостной ревизор щеголял в черкеске. Впрочем, я уже знал, что на вошедшем не черкеска, а чуха, на которой не газыри, а пампштакал — и никак иначе!

Справедливости ради следует сказать, что в своей черкеске Ахвердов появлялся только тогда, когда начальство изволило отдыхать. В этом Левон Саркисович обладал исключительным чутьем. Днем, по делам, по всей видимости ходил в мундире без знаков различия. Правда вместо форменных сапог — в мягких сапожках-ичигах. Таким я его увидел в нашу первую встречу.

Простые надзиратели и дежурные офицеры старика побаивались и предпочитали с вредным ревизором не связываться. Я имел возможность в первые дни заключения послушать, как он изводит придирками не только нижних чинов, но и обер-офицеров. Благо рядом с моей камерой находилась то ли каптерка, то ли какая-то кладовка, благодаря чему я и стал невольным слушателем проводимой ревизии.

Но в отношении меня Ахвердов проявлял себя как внимательный слушатель и интересный собеседник. Не знаю даже, что больше меня привлекало в нем. А самое главное он не проявлял ненужного интереса к моему прошлому, не задавал неудобных вопросов. Все свою въедливость и недоверчивость Лев Сергеевич тратил исключительно в служебных целях. А все службы это был удивительно тактичный человек.

Впрочем, в беседах со стариком я не стал делать секрета из своих приключений. Тем более, что жандармы и так выудили из меня практически всё. Кроме моего попадания из другого времени.

— Что это ты мастеришь? — Ахвердов поставил на стол самовар и принялся рассматривать бумажные фигурки на столе.

— Оригами, — ухмыльнулся я. — Помните, в прошлый раз вы просили сделать бумажный самолетик, подобный тому, что я продемонстрировал капитану Наумову? В детстве мы мастерили и более сложные модели, вот пытаюсь вспомнить.

— Что-то вот это не похоже, чтобы могло летать, — посетитель показал на одну из фигурок.

— Это лягушка, Лев Сергеевич. Если нажать вот так, она прыгнет.

Я нажал пальцем, и бумажный лягушонок действительно прыгнул.

— А что такое, упомянутое вами аригами, Семен Семенович?

— Оригами. Это японское искусство складывания фигурок из бумаги. Японцы, например, верят, что если загадать желание и сложить тысячу фигурок бумажных журавлей-цуру, то желание исполнится.

— Вы просто кладезь самых неожиданных знаний, Семен Семенович.

— Решил немного отвлечься от написания романа. Перемена занятия — лучший отдых. Вот только не могу вспомнить, как складывать более сложный самолет.

— И как продвигается роман? Можно уже читать новую главу? — Ахвердов принес с полки две кружки и наполнил их крепким ароматным чаем.

— Увы, в голове сюжет складывается куда быстрее, чем ложится на бумагу. Черновик главы — вот он.

Лев Сергеевич протянул мне кружку с напитком и только после этого взял в руки верхний из дюжины листов бумаги, исписанных размашистыми строчками и лежащих с краю стола.

— Хочу отметить, Семен Семенович, что почерк ваш становится из недели в неделю все лучше. Чего не скажешь о грамотности.