Она смягчала голос, растягивая гласные, когда каждый тяжелый удар сердца вбивал в голову мысль: «Это неправильно, неправильно, неправильно». Раскрасневшийся от смущения Инквизитор потянул ворот рубашки, пытаясь ослабить его. Он не был виноват в ее разыгравшихся чувствах, и уж тем более он не заслуживал быть использованным в ее жалкой попытке защитить раненное эго. Ана пристально смотрела Карла, больше всего желая забрать свои слова назад, и чтобы нежеланный гость побыстрей убрался из поместья.

— Кажется, меня пытаются загнать в ловушку, — глубоко дыша сказал он.

— Тогда поторопитесь и уходите, у меня полно дел, — Кеннет замахал рукой, прогоняя Инквизитора, словно бродячего пса.

Искоса глядя на графа, Ана искала в нем признаки недовольства ее словами, но он был все так же расслаблен. Тем временем Карл встал с дивана, поклонился Ане и, протиснувшись между Кеннетом и дверным косяком, вышел.

— Добилась, чего хотела? — спросил граф.

— Меня не арестуют, вы друг друга не загрызли, поэтому да. — Ана сделала глоток сливок.

Она все еще ждала от Кеннета хоть незначительного проявления ревности или неодобрения, но их не было. Не в силах сдержать любопытство, она вновь направила Тьму в сознание графа. Даже если он пускал ее совсем недалеко, среди самых незначительных мыслей мог быть ответ для нее, какая-то реакция. Но Тьма разбилась, ударившись о неожиданный барьер. Ана дернулась от резкой боли и изумленно повернулась к Кеннету. Остатки сливок расплескались по столу.

— Не злоупотребляй, — подмигнул он.

Ана, стиснув зубы, громко поставила чашку на стол, отряхнула мокрую руку и поднялась.

— Вы говорили, что заняты, не смею вас больше задерживать.

Она пошла на выход, но, когда ей нужно было пройти совсем близко к Кеннету, все еще подпирающего дверной косяк, сердце пропустило удар. Она представила, что вот сейчас он заключит ее в крепкие объятия, со словами, что никакому Карлу он ее не отдаст. Но этого не случилось, и она беспрепятственно покинула гостиную.

Ана продолжала дымиться от обиды, пока быстрым шагом шла на кухню. Голод, только распаленный парой глотков сливок, становился еще нестерпимее в сочетании с ранеными чувствами. На кухне, как и всегда закопченной и пропахшей запахами жареного мяса и чеснока, старательно намывала посуду старая Хельга. Последнее время Ана с ней совсем не виделась. Немного поколебавшись, она сказала:

— Доброе утро, бабуся!

Старушка обернулась, и по ее морщинистому лицу расползлась широкая улыбка. На душе сразу стало спокойнее.

— Да какое же утро, птенчик мой, того и гляди полдень пробьет!

— А у меня до тех пор, пока не позавтракаю — утро, — ответно улыбнувшись, Ана стала осматриваться в поисках съестного.

— Божечки мои, да что это творится! Ты без моего присмотра совсем от рук отбилась! Глянь, как исхудала, — Хельга подошла к Ане и стала рассматривать ее, — а нет, хорошо выглядишь, вон даже румянец появился.

— Есть что покушать, бабусь?

— Ой ты, лисица, радуешь старушку, как все меня величаешь, привыкла к дому, я смотрю? — Хельга довольно прищурилась, — Смотри, тута хлеб свежий, Лиззи утром испекла, тута масло, варенье, какое хочешь, любой вид, молоко только из-под коровы! Ешь досыта!

Ана послушно набрала всего и села на скамью за широкий стол. Она уже начала жалеть, что не приходила к старушке почаще: такой окруженной заботой и добротой она себя почувствовала.

— Посидите со мной немного, а потом я помогу вам кухню прибрать, — попросила Ана.

— Где ж это слыхано, чтобы дворянская дочка свои белы рученьки на кухне марала! И слышать не хочу, — возмутилась Хельга и села напротив.

— Вы не хуже меня знаете, как обстоят дела, не отказывайтесь, — засмеялась Ана.

— Вот именно, что я лучше знаю! Поэтому никакой тебе работы на кухне, птенчик мой!

— Ладно-ладно, — Ана примирительно подняла руки вверх, а потом принялась намазывать масло на мягкий белый хлеб, — как Лиззи поживает?

— Вся в делах, вся в делах, ни минуты отдыха себе не дает моя девочка, — тише сказала Хельга, — но ты не переживай, все у нее хорошо, питается исправно, спит крепко, щебечет о том о сем со старушкой, стоит мне рядом оказаться.

Ана покивала, удовлетворившись ответом и отметив про себя, что постарается поговорить с Лиззи, если Кеннет разрешит. При мысли о нем настроение вновь начало портиться, она раздраженно откусила большой ломоть хлеба с маслом и вареньем.

— Тревожит тебя что, птенчик мой?

Ана подняла взгляд на Хельгу, удивившись ее проницательности. И под внимательным и чутким взором блеклых, старушечьих глаз, сохранивших в морщинах вокруг следы частой теплой улыбки, у нее защемило в груди и накатило желание быть услышанной, когда она изливает еще новые и неокрепшие чувства в надежде быть понятой.