Ничего не звучит правильно. Флоренс тянется к Джеку с поцелуем, приподнимается, ласково обхватывая его лицо ладонями, а из груди вырываются только нежные слова, которые почему-то слишком фальшиво звучат на английском.

Джек смущенно улыбается и обнимает ее в ответ. Он прикрывает глаза, подставляясь ее губам, и Флоренс вдруг чувствует, что это он настоящий. Скромный мальчишка, которому так не хватало самого обычного тепла. Внутри него спрятаны самые честные желания, и они настолько простые, что сложно поверить.

– Все уже хорошо, – произносит он, – много лет хорошо, правда.

Оба замолкают. Флоренс снова устраивается у него на плече, пытаясь осознать все, что услышала.

Ему повезло с бабушкой. Теперь понятно, почему это Джек звонит ей каждый день, а не Гэри. Оба любят ее по-своему, но тут… Это не соревнование. Она ведь по-настоящему спасла его. Большинство людей ограничились бы звонком в социальную службу. Сколько же нужно внутренней силы, чтобы не только в одиночку вырастить внука, но и забрать его друга, которого избивала собственная мать? И ведь оба стали вполне успешными людьми.

Спустя долгие молчаливые минуты Джек целует Флоренс в макушку и тянется за стаканом. Она поднимается и забирает со столика бутылку.

– Ты читаешь мысли, – смеется он. – Выпей со мной.

Она молча разливает джин по стаканам.

– Флоренс, – зовет он. – Я тебя расстроил, но… Расскажешь о своей семье?

– У меня там ничего особенного, – отвечает она. – Мама с папой переехали в Штаты, когда моей сестре Паломе было два года. Я родилась здесь, а через пять лет – Мануэль. Шумная колумбийская семья, большие праздники, полное отсутствие личного пространства.

– Значит, ты средний ребенок. – Джек делает глоток джина. – Остальные тоже в искусстве?

– Нет, что ты! – Флоренс становится смешно от одной только мысли о Паломе-художнице. – Сестра воспитывает детей, а брат все еще не решил, кем будет, когда вырастет. У нас классическая семья с тремя детьми, хоть ситком снимай. Палома – старшая, она до сих пор чувствует за нас ответственность, потому что присматривала за нами все детство. Мануэль – самый избалованный и залюбленный. Он может позволить себе просидеть весь день во дворе на лавке, смотреть, как солнце движется по небу.

– А ты? – спрашивает он серьезно.

– Типичный средний ребенок.

– Не знаю, что это.

– Невидимка, – улыбается она. – Меня особенно не трогали, иногда даже забывали. Когда сказала, что поеду в Йель изучать искусство, мама не сразу поняла, о чем я. Да и папа одобрительно кивнул, так что я была предоставлена сама себе.

Джек подвигает стакан Флоренс ближе к ее губам.

– Хочешь сказать, с тобой не разговаривали?

– Все, конечно, не настолько плохо. – Она качает головой и делает глоток. Крепость джина уже не чувствуется. – Просто единственный способ стать искусствоведом в моей семье – это быть средним ребенком. Тебя оставляют в покое, потому что надежды уже возложили на старшего, а внимание уделили младшему.

– Звучит паршиво, – щурится Джек.

– У этого две стороны. Меньше давления, это правда. Но, знаешь, я в прошлом году уехала на пару недель во Францию, на «Арт-Пари» [11] . А когда вернулась с традиционным сувениром для мамы… – Флоренс поджимает под себя ноги и обхватывает их руками. – Она не заметила, что я уезжала. Хотя это логично. Я ведь взрослая, да и живу в другом штате.

– Ты про Нью-Йорк и Нью-Джерси?

– Ну да. Мама все время так говорит: ты уехала в другой штат и теперь не появляешься.

Она допивает джин и убирает стакан, снова укладываясь на плечо к Джеку. Он тут же запускает пальцы в ее волосы, начинает перебирать локоны.

– В этом-то году заметила?

– В этом я не поехала. – Флоренс прикрывает глаза от неприятных воспоминаний. – Была слишком занята переживаниями. Зато отправила несколько писем на осенние ярмарки в Европе. Думаю, есть шанс.

В ответ Джек отставляет свой джин и выбирается из компресса, морщась от боли.

– Хватит с меня льда, я уже собственный член не чувствую, – ворчит он, собирая его и выбрасывая в корзину в углу. – Ты ведь останешься?

– Если попросишь, – усмехается она, хоть и знает ответ.

– На колени не встану, – предупреждает он, – но готов умолять. Правда, у меня постель сейчас холодная… Но тем свежее будем к утру.

– Я останусь, – серьезно отвечает Флоренс. – Даже на твоей холодной постели.

Джек, охая, как старик, возвращается к ней и крепко обнимает.

– Спасибо, что ты со мной, – шепчет он на ухо, – я очень тебя ценю.

Флоренс засыпает с нестираемой улыбкой на губах.