В ней были мои инструменты для вскрытия и взлома. Четырнадцать отмычек из полумиллиметровой листовой пружинной стали класса CK-I01, отшлифованные и некогда никелированные, но от покрытия почти ничего не осталось из-за частого употребления. К счастью, на их функциональной пригодности это никак не сказывалось. Я провёл по инструментам пальцами, и они всё вспомнили, мои пальцы. Вот они, разные крючки, змеёвки, напильнички и, наконец, пика «шестигорье». Да ещё шесть натяжных распялок, экстрактор и четыре сверхпрочные пики, которыми можно справиться даже с замком со сверлёным углублением. Чудесно. Как бы радовался прокурор, если бы смог предъявить суду этот набор инструментов. Я расстегнул молнию на внутреннем кармашке, в котором были разные мелочи для особых случаев. В матерчатой сумочке прождала меня все эти годы старая «минолта». Компактный набор отвёрток я нашёл под сшитыми по мерке перчатками из тонкой кожи, которые намного превосходили всё это пластиковое барахло. Всё на месте. Гуннар Форсберг снова был при деле.

Я открыл рюкзак, спрятал туда инструменты и записную книжку, а также деньги – сколько вошло. Тысяч пятьдесят крон, этого хватит на первое время. Потом я закрыл сумку и ящик и позвал охранника.

По пути в Сёдермальм я купил карту города. Пансион находился неподалёку от Цинкенсдамм и представлял собой, как оказалось, обыкновенную квартиру из четырёх комнат, три из которых госпожа Гранберг, пожилая хозяйка, сдавала. Сама она занимала самую меньшую комнату, кухня служила помещением для завтрака и для просмотра телевизора, ванная и туалет были одни на всех.

– Триста семьдесят пять крон в неделю, – пробубнила она уже в который раз, двигаясь впереди меня по тесному коридору, который до последнего уголка был забит не подходящими друг к другу шкафами и комодами и в котором пахло нестираным бельём, варёной капустой и средством от моли. Она открыла мне дверь.

– Вот комната.

Внутри было холодно, шумно от уличного движения, комната была забита мебелью, которая уже к моменту моего рождения была старомодной, но зато здесь было вдвое просторней, чем в номере отеля «Нордланден». На полу повсюду лежали толстые наросты пыли, а одно из оконных стёкол было разбито, причём, судя по всему, уже годы, поскольку один кусок стекла отсутствовал, и кто-то просто вырезал кусок из полиэтиленового пакета и заклеил им дыру при помощи скотча. При каждом порыве ветра плёнка шелестела и, видимо, хорошей герметичностью не обладала, иначе бы в комнате не воняло так сильно выхлопными газами.

Но в этой комнате была собственная раковина.

– Я ее беру, – сказал я.

– Вы должны заплатить за неделю вперёд, – безучастно ответила госпожа Гранберг.

Я достал из кармана немного денег. Комната в отеле «Нордланден» за одну ночь стоила в три раза дороже, чем эта за неделю.

– В котором часу вы хотите завтракать? – спросила она, пряча деньги в карман фартука.

Вопрос озадачил меня. Я пролепетал что-то вроде:

– Ну, это зависит от того…

От того, буду ли я всю ночь отсутствовать, разыскивая след похитителей детей, или нет.

– Ну, – сказала она, пожав плечами, – я с семи часов на кухне. Если захотите завтракать раньше, предупредите меня загодя, с вечера.

В этот момент открылась дверь другой комнаты. Оттуда показалась голова с косматой шевелюрой и тут же снова скрылась, и дверь защёлкнулась.

– Он сумасшедший, – объявила госпожа Гранберг с таким безразличием, будто речь шла о погоде. Вялым движением руки она указала на следующую дверь. – А второго практически никогда не бывает. Он использует комнату только для сексуальных развлечений.

И это у неё тоже прозвучало так, будто она никогда в жизни не связывала с сексом никаких эмоций.

Она впервые взглянула на меня с некоторым интересом, как будто спрашивая себя, какое место в этом паноптикуме займу я.

Я водрузил на лицо свою успокаивающую улыбку.

– Я уверен, мне здесь будет хорошо, – сказал я.

Поглаженные купюры, кстати, действительно выглядели очень чистыми и на ощупь были, как только что из-под печатного станка.

После этого я ещё раз вышел из комнаты и попросил у госпожи Гранберг телефонный справочник «Жёлтые страницы».

– В холле, красный комод, верхний ящик, – сказала она, не отрываясь от телевизора.

Я сел со справочником и моей новенькой картой города на кровать и распланировал ближайшие действия. Приходилось торопиться. Уже скоро час дня, а это значило, что у меня оставалось всего шесть часов на подготовку самого рискованного дела моей жизни.

Сёдермальм оказался благодатным районом. В магазине рабочей одежды я нашёл красный комбинезон на подкладке и кепку с козырьком и надписью «Доставка». В спортивном магазине купил чёрный, как ночь, тренировочный костюм и весёленькой раскраски ветровку из тонкого, дышащего синтетического материала, а кроме того, тёплые брюки и неброскую чёрную зимнюю куртку и ещё кое-какие мелочи. В маленькой лавке, где продавались весёлые сюрпризы, товары для театра и плакаты из фильмов, я приобрёл дешёвый набор косметики и накладную бороду. Чтобы увести от подозрений владельца лавки, старого человека с настоящей бородавкой на лице, я прихватил ещё целый набор декоративных штучек для вечеринки, при выборе которых я показал себя особенно придирчивым, но которые, не разворачивая, выбросил на улице в ближайший мусорный контейнер. Потом купил небольшой пакет картошки и вернулся к себе в комнату.

Искусство маскарада состоит не в том, чтобы убедительно выкрасить волосы смываемой краской или приклеить накладную бороду, так чтобы она не отвалилась от пота. Всё это второстепенные мелочи, так сказать, глазурь на пирожном. Искусство маскарада состоит в изменении двух решающих признаков: силуэта и движений.

Мы в состоянии идентифицировать своих знакомых издалека, когда ещё не можем с уверенностью определить даже цвет их волос. Мы замечаем краем глаза движение руки, смутные очертания тела или форму головы – и знаем, что этот человек нам знаком. И, наоборот, может так случиться, что мы пройдём мимо коллеги, с которым много лет работаем в одном офисе, и даже не заметим его только потому, что он в гипсе, или новое пальто изменило контуры его тела, или потому, что его покинула жена и он бредёт по улице совершенно удручённый. Движения и силуэт тела – вот два определяющих фактора.