– Никакой секс на свете не стоит того, что потом приходится терпеть, поверьте мне. Абсолютно никакой. – Это звучало так, будто она оправдывалась.

Я не знал, что сказать, и смог лишь криво улыбнуться и кивнуть, но в этот момент её, к счастью, вызвали. Совершенно очевидно, что моя способность незаметно наблюдать за людьми за годы в тюрьме слегка заржавела.

Настала очередь нервного молодого человека. Помощница, которая его вызвала, озадаченно огляделась в коридоре. Нетрудно было догадаться, что она искала господина Линдеблада.

Мужчина мрачного вида ждал, как оказалось, пожилую седую женщину, которая вышла с таким лицом, будто у неё болели зубы. Он без слов поднялся, взял её под руку, и они ушли. Вскоре после этого из двери зубного врача вышли две молодые женщины, должно быть, помощницы. Пока они ждали лифт, закончил работу неврологический кабинет, и оттуда вышел персонал, в основном мужской, едва ли старше этих медсестёр, и они все вместе уехали вниз со смехом и двусмысленными замечаниями.

Гинеколог, медлительный грузный мужчина с лицом эскимоса, вышел вместе со своей последней пациенткой и на прощание пожал ей руку. После того, как она, улыбаясь и горько и сладко, вошла в лифт, он стал выключать за собой свет и закрывать дверь. Заметив меня, он остановился.

– Но вы же не ко мне, верно?

Он даже задумался на минутку, будто пытаясь вспомнить, не забыл ли он в своих смотровых помещениях какую-нибудь пациентку.

Я помотал головой.

– Нет, моя жена там, – с извиняющейся улыбкой кивнул я в сторону зубного кабинета. – Просто у вас тут журналы интереснее.

– А, вон что, – с его сердца свалился камень, и в следующий момент он уже забыл о моём существовании. Задумавшись о чём-то, он нырнул в своё поношенное зимнее пальто, сунул ключ в карман и, тихонько напевая, пошёл к лифтам, не оглянувшись больше на меня.

Теперь полоска света виднелась только под дверью кабинета доктора Оббезена. Я сунул руку в карман и, полный ожидания, поглаживал пальцами кожаный свёрток с инструментами. Наверное, так чувствует себя пианист, который после перерыва в несколько лет впервые может сесть за фортепьяно: горя от страстного желания играть и вместе с тем тревожась, а вдруг уже не сможет.

Пятнадцать минут спустя он вышел из кабинета. Он чем-то был похож на меня, зубной врач доктор Хенрик Оббезен. Та же фигура – высокая, худощавая, те же русые волосы. Только он был в толстых очках.

Он остановился, заметив меня.

– Вы случайно не Эрик Линдеблад? – спросил он, уже поднеся ключ к замку.

Я помотал головой и правдиво ответил:

– Нет.

– Странно, – пробормотал он, медля закрывать дверь, – Это был новый пациент, потому я и спрашиваю. Своих-то пациентов я знаю. А этот страшно рвался на приём, потому что завтра ему то ли в командировку, то ли ещё что, и моя секретарша записала его дополнительно.

– Да, бывают такие безответственные люди, – поддакнул я.

Зубной врач кивнул.

– Но ждать я больше не могу. Ему было назначено на семь, а сейчас уже почти восемь. – Он сунул ключ в замочную скважину.

– Куда уж дольше, – подтвердил я, чтобы он уже наконец повернул ключ.

Но нет, он его снова вынул, чтобы почесать им подбородок.

– Знаете, иногда бывает, что люди от страха разворачиваются прямо от двери кабинета. Но хорошо ли это, вот вопрос. Чудесных исцелений в нашем ремесле почти не бывает. – Наконец-то ключ снова в скважине. – А вы ждёте вашу жену?

Я кивнул.

– Тоже последний приём.

– Странно, – сказал зубной врач, закрывая замок на два оборота, и кивнул на дверь гинеколога. – Мне казалось, я слышал, как он запирал. В этом здании никакой звукоизоляции, знаете? Слышно даже, как люди шевелят мозгами в соседнем помещении.

– Ему пришлось снова открыть, – невозмутимо ответил я. – Мы немного опоздали. Дети в материнской утробе ещё ничего не смыслят в пунктуальности.

Зубной врач доктор Хенрик Оббезен сухо засмеялся и спрятал ключ в карман.

– Да, вы правы. Ну, всего хорошего, – сказал он, неуклюже помахал мне и направился к лифтам. Там он стоял, следя за сменой этажей на табло, пока наконец не раздалось пинг! – и один из лифтов подобрал его.

Сигнал вызова лифта погас, и я наконец-то получил в своё единоличное распоряжение весь восьмой этаж этого здания.

Долгое время цилиндрический замок был моим злейшим врагом, моим непобедимым противником. Когда в наказание меня запирали в тёмном подвале детского дома, – а наказывали меня часто, – именно цилиндрический замок на двери не давал мне сбежать. А когда ночами я изнемогал от голода и прокрадывался к кладовой, другой цилиндрический замок не давал мне набить брюхо. У меня был крючок, которым я открывал и закрывал простенькие замки – например, на шкафчиках с личными вещами или на выдвижных ящиках в кухне, где иногда попадалось что-нибудь съестное. Но на цилиндрических замках я обламывал себе зубы.