Шесть лет спустя Коломбо преподнес еще более дерзкий сюрприз. Его сын, Джозеф-младший, в апреле 1970 года был обвинен в редком федеральном преступлении: сговоре на сумму 300 000 долларов с целью переплавки никелевых монет и продажи их как серебряных слитков. Вместо обычной тактики мафии — нанять дорогостоящих адвокатов, чтобы добиться оправдания в суде, — Коломбо стал устраивать демонстрации и пикеты у офисов ФБР на Манхэттене. В пикетах участвовали в основном члены «Боргаты Коломбо», их подражатели и родственники, раздававшие листовки с обвинениями бюро в антиитальянской направленности и преследовании итало-американцев по вымышленным обвинениям.

Почти ежедневные акции протеста, организованные Коломбо, совпали с широко распространенным национальным волнением из-за войны во Вьетнаме и растущим выступлением афроамериканцев, латиноамериканцев и феминисток за гражданские права и равенство. Поскольку Нью-Йорк был вихрем национальных и международных средств массовой информации, нововведение, когда известный босс мафии давал обширные интервью по телевидению, радио и в печати, превратило Коломбо в медийную знаменитость. Он стал часто появляться в новостях и ток-шоу, излагая свои взгляды на то, что «мафия — это миф», созданный правоохранительными органами и прессой, и что итало-американцы, как и чернокожие американцы и другие меньшинства, стали жертвами предвзятости и жестокости со стороны ФБР и полиции. Эта точка зрения, легкомысленно высказанная Коломбо и в некоторой степени поддержанная искренними, видными итало-американцами, нашла отклик в итальянской общине. Недоверие к властям и правительственным учреждениям, подогреваемое оппозицией войне во Вьетнаме, росло, и общество остро осознавало, что правительство нарушает гражданские права многих групп населения и безразлично к ним относится.

Сын Коломбо был оправдан по делу о серебряном заговоре, благодаря стандартному развитию событий в процессах, связанных с мафией. Ключевой свидетель против 26-летнего Джо-младшего, бывший подражатель по имени Ричард Саломон, резко изменил свое мнение на свидетельском кресле, отказавшись от прежних уличающих показаний и внезапно заявив, что молодой Коломбо ничего не знал об этой схеме. После победы в суде Коломбо-старший активизировал свой личный крестовый поход. Менее чем за год он создал и возглавил Итало-американскую лигу гражданских прав, в которой, по его словам, насчитывалось 45 000 членов и 52 отделения по всей стране. Выступления Коломбо и его последователей против ФБР, правоохранительных органов в целом и прессы убедили тысячи добропорядочных итало-американцев в том, что их сообщество несправедливо клеймят как мафию.

«Президент сбивает нас с ног, генеральный прокурор ненавидит наши кишки», — провокационно заявлял Коломбо в ночных телевизионных ток-шоу. В задумчивой статье в журнале Harper's Magazine Коломбо, изображая из себя оскорбленного защитника своей общины, спрашивал: «Неужели в Нью-Йорке только итальянцы совершают преступления?» Арестованный тринадцать раз, Коломбо имел полицейское досье за мелкие проступки, связанные с азартными играми. Избежав осуждения за крупные преступления, он мог с полным основанием утверждать, что власти бездоказательно оклеветали его как гангстера из организованной преступной группировки. «Я не родился свободным от греха, — гремел он, — но я точно не могу быть всем тем, о чем говорят люди: у меня в подвале есть камеры пыток, я убийца, я глава всех шейлоков, всех букмекеров, я нажимаю на кнопки, у меня есть предприятия в Лондоне, в аэропорту, я получаю оттуда семь-восемь миллионов долларов в год дохода. Кого они обманывают и как далеко они зайдут, чтобы обмануть общественность?»

Заявление Коломбо о том, что его плохое обращение является типичным для законопослушных итало-американцев, имело мгновенный успех. Почти в одночасье лига — то есть Коломбо — стала предвыборным оружием, признанным и уважаемым политиками. На первом митинге в честь Дня единства в июне 1970 года темой стало «восстановление достоинства, гордости и признания каждого итало-американца». По оценкам, пятьдесят тысяч человек приветствовали Коломбо и других ораторов на Коламбус-Серкл, когда они доносили эту мысль. Учитывая быстрый рост лиги, выборные должностные лица быстро отреагировали на ее потенциальную силу голоса. Губернатор Нью-Йорка Нельсон Рокфеллер и десятки более мелких политиков поспешили принять почетное членство в лиге. На митинге четыре конгрессмена и заместитель мэра Нью-Йорка поднялись на трибуну вместе с Коломбо, чтобы поддержать цели лиги по предотвращению дискриминации и клеветы в отношении итало-американцев. Благодаря лоббистским усилиям лиги губернатор Рокфеллер и генеральный прокурор Никсон Джон Митчелл добились официального запрета на использование слова «мафия» всеми правоохранительными органами, находящимися под их юрисдикцией.

Голливуд тоже почувствовал на себе гнев Коломбо. Не успела компания Paramount приступить к съемкам первого из своих фильмов «Крестный отец», как Коломбо разослал пресс-релиз с угрозами. Охарактеризовав роман Марио Пьюзо, по которому был снят фильм, как «надуманный и клеветнический» рассказ об италоамериканцах, он предостерег продюсеров от использования слов «мафия» и «Коза Ностра» и изображения итальянцев как аморальных преступников. Для дополнительного давления Коломбо убедил дюжину выборных должностных лиц предупредить студию, чтобы они изобразили итальянцев более позитивно, чем они были представлены в романе. Зная, что головорезы из профсоюза мафии могут сорвать график съемок, Парамаунт успокоила Коломбо: вместо слов «мафия» и «Коза Ностра» в сценарии появились слова «семья» и «синдикат». И, возможно, в стремлении к аутентичности и по доброй воле Джо Коломбо, продюсеры наняли в качестве массовки нескольких парней босса мафии. Актер Джеймс Каан, сыгравший Сонни Корлеоне, сына крестного отца, которого изобразил Марлон Брандо, провел немало времени, общаясь с одним из капо Коломбо, Кармином «Змеем» Персико, отъявленным убийцей. Игра Каана в фильме вызвала восторженные отзывы.

В финансовом плане уникальная лига Коломбо, казалось, была на пути к успеху. Фрэнк Синатра, имевший склонность к общению с мафиози, выступил в качестве хедлайнера на мероприятии в Мэдисон-сквер-гарден, которое собрало для организации 500 000 долларов. Благотворительный ужин в Лонг-Айленде принес 100 000 долларов. Но поразительные достижения Коломбо в лиге стали вызывать неприятие среди его собратьев по мафии. Недовольство некоторых мафиози было вызвано как затаившимся зеленоглазым монстром зависти, так и вездесущей жадностью. Они были уверены, что значительная часть средств и взносов, собранных лигой, уходит в частную казну Коломбо, и обижались, что им не дают поучаствовать в новом рэкете. Всемогущий дон Карло Гамбино был озабочен другим: успех лиги и барабанный бой доносов и пикетов Коломбо раззадоривали дремлющие ФБР и полицейские департаменты. Незадолго до второго митинга Коломбо выплеснул еще больше яда на ФБР. Он обвинил бюро в том, что оно намеренно поощряет использование слов «мафия» и «Коза Ностра», чтобы оправдать свою неадекватность в расследованиях. «Когда они что-то не раскрывают, это потому, что существует тайная организация, в которую они до сих пор не проникли, — насмешливо сказал он. — Вы не можете решить проблему, поэтому обвиняете кого-то. Вы придумываете ярлыки».

Беспрестанные атаки Коломбо становились неосмотрительными, привлекая внимание, которое могло вызвать обратную реакцию, говорил Карло Гамбино своим доверенным лицам. В итоге, опасался он, следователи начнут наносить удары по всем семьям. Гамбино явно поддерживал своего протеже в 1970 году на первом митинге в честь Дня единства, разослав сообщение, что все грузчики на нью-йоркской набережной должны получить выходной, чтобы посетить митинг. В преддверии второго митинга Гамбино издал директиву: грузы должны двигаться, и никаких отгулов в доках. Более того, Пол Варио, капо Луккезе и союзник Гамбино, неожиданно ушел с поста директора по членству в Лиге, что стало явным признаком отказа Луккезе от поддержки. Последний знак недовольства дона Карло прозвучал, когда его армия сняла с магазинов в Бенсонхерсте и других районах Южного Бруклина объявления и плакаты, посвященные Дню единства 1971 года. Он откровенно упрекнул Коломбо в том, что его эго становится слишком большим, а его дерзость ставит под угрозу другие семьи. Без благословения Гамбино ожидалось, что посещаемость второго ежегодного митинга упадет до 10 000 человек по сравнению с 50 000 в прошлом году.