Чжу Люцзы меж тем опустошил свой первый кувшин и огляделся. Пить в одиночестве ему было скучно, а из монаха собутыльника сделать было никак нельзя: в монастырях вино было под строжайшим запретом. Поэтому послушники первых лет нередко пропадали из монастыря на целые сутки, а то и неделю. Чжу Люцзы, однако же, этого не знал и потому не стал даже и предлагать монаху разделить с ним выпивку.

Постоялый двор, в котором остановились путники, стоял на обычной просёлочной дороге вдалеке от торгового тракта, по которому шли купеческие обозы. Поэтому народу в обеденной зале было немного. За большим круглым столом расположилась компания плотников, которая отправлялась в Сурин на заработки. По княжеству прошёл слух, что в столице разгорелся нешуточный пожар, и прослышавшие об этом плотники из деревни по соседству собрали бригаду и без лишних размышлений выдвинулись в дорогу.

В углу сидела парочка стариков, которые держали путь на свадьбу своего старшего сына. Младшая дочь сидела тут же, заботливо подливая в покрытые трещинами чашки терпкий зеленоватый напиток. На эту же свадьбу, только со стороны невесты, была приглашена и другая семья, расположившаяся за соседним столом. Рано поседевшую женщину сопровождали сын с дочерью. Чёрные волосы девочки заплетены были в семь косичек по числу богов удачи, а короткие солнечно-рыжие волосы её брата топорщились в разные стороны. Девочке недавно исполнилась дюжина лет, а мальчик был чуть постарше.

За высокой стойкой устроился бродячий музыкант с похожей на разрубленную пополам тыкву пипой за плечами. Перед ним стоял полупустой бокал пива.

«Вот он-то мне и сгодится!» – решил Чжу Люцзы и крикнул:

– Эй, пипач! Чего грустишь?

Музыкант обернулся, и Чжу Люцзы увидел большой белый шрам, наискось пересекавший покрытое дорожным загаром лицо. Чжу Люцзы решил, что перед ним заслуженный воин, который променял фехтование на музыку.

– Подсаживайся ко мне! – радушно пригласил он, махнув рукой, в кулаке которой была зажата каплунова нога.

Музыкант подсел к столу, бросив осторожный взгляд на сидевшего тут же Сонциана. Но монах ничего ему не ответил, слишком уж он был увлечён поглощением пареной репы.

Чжу Люцзы наполнил свою глиняную кружку до краёв вином из второго кувшина и придвинул её музыканту под нос, а сам поднял кувшин с остатками:

– За славные победы! – провозгласил он тост.

Музыкант замешкался, но потом всё же поднял и свою кружку с остатками пива. Чжу Люцзы бросил обиженный взгляд на оставшееся на столе вино, но музыкант покачал своей кружкой у него перед глазами. «Нечего добру пропадать, пусть даже это пиво прокислое», – догадался Люцзы, и уважение к музыканту со шрамом только подросло у него в сердце.

Чжу Люцзы опрокинул кувшин в себя, и вино приятно зажурчало у него в глотке. Он дождался, покуда музыкант не поставил свою кружку на стол, и спросил так:

– В какой битве ты заполучил такое украшение, уважаемый?

Украшением Чжу Люцзы назвал шрам, который прочие люди назвали бы уродством. Но для странствующего воина не было ничего достойней, чем полученная в неравном бою отметина.

– Оборотню под руку попал, – нехотя сказал музыкант.

– Сколько их было?

– Кого?

– Ну оборотней!

– Один всего, такой огромный, – сказал музыкант. – Выше на целую голову тебя, уважаемый.

– Всего один? – прищурился Люцзы. Уважение съёжилось в его сердце.

– Если бы не бродячий монах-комусо, в клочья меня порвал бы оборотень этот, – в голосе музыканта звучали воспоминания, которые он безуспешно гнал от себя вот уже четвёртой кружкой пива.

– Эх, – сокрушённо вздохнул Чжу Люцзы, – выходит, никакой ты не воин.

– Помилуй, уважаемый! Музыкант я, – показал на пипу его собутыльник.

«Не гнать же теперь его из-за стола», – подумал Люцзы с досадой. А вслух сказал:

– И среди музыкантов достойные люди попадаются. Может, ты умеешь песни сочинять?

Чжу Люцзы вспомнил, как нравилась ему песня, однажды сочинённая в его честь. Песня была хороша, покуда не стало ясно, что предназначалась она совершенно другой цели. От воспоминаний о своей прежней неловкости странствующий воин покраснел.

Музыкант заметил, что Люцзы к музыке небезразличен, и произнёс такие слова:

– Пусть я и не придворный сочинитель, но всё же какой-никакой талант имею. Позволь мне сочинить песню о твоих подвигах, уважаемый? Уверен я, что ты на своём пути немало повстречал оборотней и прочих демонов.

Чжу Люцзы зарделся от удовольствия и сказал:

– Не далее как вчера я двух оборотней одолел зараз. Хотели они монаха сожрать, но куда там! Повезло тебе, что я рядом оказался. – С этими словами Люцзы хлопнул монаха по плечу.

Тот поперхнулся и закашлялся.

– Богиня Запада прислала тебя на моё спасение, – сказал монах, прочистив горло. – Да пусть всегда будут чисты её рукава и золоты её косы!