Потом я спускаюсь в трюм, чтобы самому убедиться, что там и где. В трюме матросы во главе с боцманом собирают и закрепляют разбросанные во время урагана пакеты с жестью. Лица их плохо видны в свете переносных ламп, но все же я отмечаю, что ребята явно не молодые. Это открытие не особенно меня радует, потому что с молодыми, как мне кажется, я бы скорее нашел общий язык.

Матросы работают не спеша, кто-то из них ворчит: по рукам бы надавать тем, кто крепил этот груз, — имеются в виду, конечно, матросы, работавшие в прошлом рейсе. Тут же начинается спор, как лучше закрепить груз, чтобы не сместился во время любого шторма.

— Ну, старик, как будем крепить? — обращается один из матросов ко мне.

Я уклончиво отвечаю:

— Понадеемся на опыт нашего боцмана...

— До отхода выдержит! — шутливо замечает кто-то из матросов спустя полчаса, когда груз закреплен.

Я вылезаю из огромного чрева теплохода, чувствуя тяжесть первых забот. В моей каюте уже гости — это новый старший помощник, ревизор, то есть второй штурман и вахтенный — вачман. Старпом Виталий Васильевич Веселков — лысый, коренастый, гладко выбритый и одетый в подогнанную форму человек, обращается ко мне первым:

— Так это вы и будете грузовым?

— Ага...

— Давно ли плаваете? Как у вас с английским? — По тону чувствуется, что он привык командовать, и мои ответы — а я стараюсь говорить нарочито небрежно, потому что не хочу, чтобы тут меня считали мальчиком, — вызывают у него недовольную гримасу.

— Буду учиться, — отвечаю я. — Надеюсь, с вашей помощью и поддержкой справлюсь... Английский? Знаю... нормально. — Я почувствовал, как краска стыда заливает мое лицо. Честно говоря, я сам не был уверен в том, что у меня слетело с языка.

Старпом не рискнул проверить мои знания или попросту постеснялся вводить меня в неловкое положение.

Еще перед приходом на судно я знал, что капитан (на судне его зовут мастером, так и я буду называть его в моих записках) не очень-то любит работать с молодыми. Как и чиф, то есть старший помощник.

В это время второй помощник Сергей Петухов и Олег склонились над схемами нашего судна. Сергей, тоже выпускник «вышки», до прихода на это судно работал на контейнеровозах, то есть практически с грузовой работой познакомиться не успел. Какая там работа на контейнеровозах: успевай только следи за выгрузкой да расписывайся в документах.

— Да-а, а здесь страшновато, — вздыхает Сергей, поглядывая на меня. — Ох и обрадовался я, когда узнал, что посылают грузового. А то, думаю, все на меня ляжет: и штурманские дела, и груз...

«Петухов обрадовался, но что он скажет позже», — думаю я, оставшись один. Теперь я принял судно. Я — хозяин груза, но даже не знаю, что мне с ним делать, с чего, собственно, начинать? Перелистываю документы, но, увы, они для меня лишь набор цифр и слов. Изучаю приложения по остойчивости, читаю чартера... Вот где начинаю понимать свои школьные пробелы. Все придется учить заново, причем здесь не отделаешься тройкой, здесь каждое слово, каждая неправильная цифра могут превратиться в сотни, тысячи долларов потерь. Ну, почему бы нам все это не изучить еще в институте, на практике? А здесь надо все снова. И изучать только с оценкой «отлично».

Мою работу прерывает звонок. Это капитан, я еще ему не представился. Просит меня помочь третьему штурману напечатать судовые роли и декларации на отход. Не повезло мастеру с нами — все идут по первому разу. Конечно, я не первоклассная машинистка, но товарища надо выручать, сажусь и печатаю, вернее, мучаю машинку.

А третий штурман Володя Романюк год назад закончил одесскую мореходку, плавал уже на ледоколе «Москва». Парень он молодой, богатырского телосложения. Жалко смотреть на печатную машинку, издающую после каждого удара его толстых пальцев печальный скрежет. И машинописи нас в вузах тоже не учили... Возле Володи крутится маленькая молодая женщина — его жена, она прибирает в каюте, успевает погладить и подбодрить своего богатыря — ну, прямо, как мама. А он, видно, растерялся. В училище был отличником, казалось ему, что все до корня изучил, все знает, и вот — сразу же беспомощен, как первоклассник...

По разговорам слышу, что скоро отход. Значит, я уже не пойду прощаться с родными. С Ленухой, с маленькой Катькой увидимся теперь после рейса.

Со вторым помощником Сергеем Петуховым изучаем по карте наш будущий маршрут. Первый порт захода Пассир-Гуданг. Странное название. Ни я, ни Сергей его даже не слышали. Спросили у мастера — оказалось, что и он идет туда впервые.

Под вечер меня поставили на вахту, я получал оборудование, принимал питьевую воду, следил за натяжением швартовых. Стараюсь выполнять все быстро и четко, не отказываюсь ни от каких поручений, ведь надо хоть как-то завоевать симпатии и доверие экипажа.

Нашему капитану Анатолию Лаврентьевичу Масалову, с которым я, наконец, познакомился, сорок два года. У него густые, с сильной проседью волосы, лицо изрезано ранними морщинами, но выглядит он бодро и браво. Говорит Анатолий Лаврентьевич слегка с прикриком, поначалу даже кажется, что он специально повышает тон, но в дальнейшем видишь, что это профессиональная привычка.

По трансляции объявили, что к борту подошел последний катер, а четырехлетний сынишка третьего механика Шуры Шастина все еще носится по коридорам. Ему, видно, очень нравится здесь, он не понимает, что отец снова уходит от него на полгода. В кают-компании мальчик с аппетитом уплетал борщ, а дома мама наверняка мучается с ним из-за каждой ложки. Вспоминаю, как в детстве отец приводил меня на большой рыболовный траулер, где он тогда работал, и как я носился по пустому судну и пропахшим рыбой и ржавым железом цехам, где все имело свое определенное назначение, начиная от стальных тросов, кончая отполированным ладонями штурвалом. По голосам в коридоре определяю, что пришли таможенные власти, и снова волнуюсь: а все ли документы я взял с собой, не забыл ли чего? Не сорвется ли рейс моей мечты!