Вот уже выкликают мою фамилию, проверка — все в порядке, и тут же меня вызывают на мостик. Началась отшвартовка. Теперь я буду при каждом отходе и приходе стоять на мостике, давать реверсы на телеграфе, вести судовой журнал и быть в распоряжении капитана. Буксир разворачивает теплоход, мы идем средним ходом. Позади остаются огни города. Капитан ведет судно по локатору навстречу океанской тьме. Холодный ветер обвевает лицо. Смотрю туда, за корму, где мерцают и исчезают во тьме огоньки. Туда, где каждый из сорока моряков нашего судна оставил частицу сердца.

Наступило мое первое морское утро; океан приветствовал нового своего приверженца легким, теплым бризом. Кажется, только вчера покинули холодный Владивосток, и вот борта обтекают голубые волны Корейского пролива. Идем хорошо: по семнадцати-восемнадцати узлов; судно, несмотря на тихую погоду, «валяет»: дело в том, что весь груз у нас, сосредоточен внизу, в трюмах, благодаря этому сильно увеличилась метацентрическая высота — тот рычаг, который и определяет частоту и размах качки. Непосвященному легко дать приблизительное понятие о метацентре, показав ему ваньку-встаньку. Сам он сравнительно легок, вся тяжесть у него у основания, поэтому, как бы вы его ни наклонили, он все равно возвратится в исходное положение.

Пароход с большой метацентрической высотой бежит по морю непрерывно, и, резко раскачиваясь при малейшем волнении, он выглядит суетливым подростком, не знающим, куда девать свою энергию. При малой высоте судно идет величественно и раскачивается плавно. Не особенно радуйтесь этой «солидности» — существует еще такое определение, как «угол заката», — тот самый наклон, после которого судно уже не в состоянии выпрямиться... Этот небольшой экскурс в теорию корабля я сделал лишь для того, чтобы стало более понятно, как важна роль человека, отвечающего за загрузку. На судне самый главный ответственный, конечно, — сам мастер, капитан, но если говорить о тех, кто непосредственно отвечает за загрузку и с кого он спрашивает, то таким человеком является грузовой помощник.

А я в свой первый день впитывал краски и запахи незнакомого моря, грудь переполняла радость от того, что впереди длиннейшее путешествие. Еще неясно представлялись трудности, с которыми очень скоро столкнусь, но экзотика, радость дальнего плавания уже, захлестнули меня, как лавина. Солнце греет с каждым часом все жарче, третий помощник Володя Романюк уже объявил по радио, сколько пройдено, какая глубина под килем, что с правого и левого борта, какая температура воды и воздуха, и каждое сообщение подтверждает мне, что мы катимся на юг, все дальше на юг, к таинственному порту Пассир-Гуданг, который, как мы уже узнали, находится вблизи Сингапура и назывался раньше Джохор, под этим названием он пока и значится на картах.

Ну, а пока надо работать. Печатаю тексты на машинках с русским и — ох! — английским шрифтом. Целой пачкой рукописей меня нагрузил Михаил Андреевич Кадочигов, первый помощник капитана. Дело, быть может, не мое, но я сам решил научиться хорошо печатать. Кроме того, не очень приятное впечатление на любой работе производит новичок, который с первых минут досконально «знает», что ему положено, и что не положено, и, каждый раз отстаивает свои права. Он и работу любую сделает, но обязательно поворчав для порядка, что его перегружают.

Заготавливаю впрок и бумаги для себя: различные претензионные письма на английском языке, это мне советовали сделать еще в конторе ребята, имеющие опыт. От напряжения и непривычной работы болят глаза, ломит спину, выступает пот, но я чувствую, что с каждой строчкой пальцы мои все увереннее ориентируются в клавиатуре, все меньше делаю я ошибок.

После обеда в кают-компании, где у каждого свое штатное место, каждый, входя, испрашивает разрешения мастера сесть, говорит всем «приятного аппетита», а пообедав, «спасибо» — все, как положено по старым и очень мне приятным морским традициям, — поднимаюсь в радиорубку. Надо просмотреть радиограммы, отправленные в прошлом рейсе мастером и суперкарго. Они, в основном, все очень похожи. Начальник рации Дорофей Терентьевич Мышелов, тридцатипятилетний человек с бледным лицом, невысокий и очень живой, любознательный, любит порассказывать и, найдя во мне внимательного слушателя, отдается «морской травле», путая свои и чужие приключения, отчего они не становятся менее занимательными.

Его откровения прерывает старпом, предупредивший меня, что с сегодняшнего дня я, кроме прочего, должен нести за него ходовую вахту. Правда, я по образованию не штурман, но старпом уже все продумал: матросом на моей вахте будет Сережа Топорков, парень, закончивший еще в прошлом году Астраханское мореходное училище и имеющий диплом. Он уже выплавал свой ценз матросом и мог бы пойти в рейс четвертым штурманом, но где-то не сработала канцелярская машина, парень будет еще пять месяцев получать ставку матроса, зато вахту стоять он будет за штурмана. Итак, на вахте — командир, то есть я, не смыслящий в штурманском деле, и подчиненный, то есть Сережа, который и будет меня учить.

Знакомимся с Сережей быстро. Ему двадцать один год, помоложе меня, но все же мы одного поколения, нам нечего делить.

Сергей для начала знакомит меня с приборами на мостике — всеми этими эхолотами, самописцами, гирорулевыми, радарами. Конечно, большинство приборов мне теоретически известно — учился я все же в морском вузе, хоть и не на штурманском отделении, да и плавал на практике матросом, но уже прошли годы, многое надо вспомнить. «Как работает эта штука?» — спрашиваю я. «Не штука, а лоран», — поясняет мой инструктор, весьма довольный тем, что есть кому показать знания (лоран — это система ведущих и ведомых радиомаяков).