Черт.

Раздается стук в дверь.

Я вскидываю голову. Хотя это маловероятно, я надеюсь, что это Ваня. Может быть, она готова поговорить об этом.

Я делаю глубокий вдох, набираясь храбрости, и бросаюсь к двери.

Когда я распахиваю ее, я ошеломлен, увидев своего отца, стоящего с другой стороны.

— Это то, что я должен сделать, чтобы увидеть твое лицо? — он рявкает.

— Папа?

Оливер Маллиз Третий, все шесть футов и один дюйм в нем, рвется вперед, толкая меня в плечо, когда врывается в мой дом. Его волосы цвета соли с перцем коротко подстрижены, как он делал, когда служил в армии. Он в своем любимом костюме с белой застежкой на пуговицах и запонками из чистого золота. Холодный серый цвет его глаз выделяется на фоне морозно-белой кожи, которая никогда не загорает.

— Я должен был отправить тебя в школу-интернат, когда у меня была такая возможность, — бормочет папа, останавливаясь перед моей картиной с изображением винтажного гоночного автомобиля и с отвращением скрещивая руки на груди.

— Что ты здесь делаешь? — Спрашиваю я, оставляя дверь открытой в надежде, что он быстро уйдет.

Он выгибает бровь. — Это твое лучшее приветствие?

— Я не помню, чтобы ты поздоровался перед тем, как ворваться.

Его серые глаза сужаются.

Я вздыхаю и закрываю дверь.

Это будет долгий визит. Папа сидит на краешке стула, выпрямив спину. Он никогда не был теплым и пушистым. По крайней мере, не со мной. Нет, вся эта любовь и привязанность была зарезервирована для его старшего сына. Идеальный ребенок. Его самая большая потеря.

— Чему я обязан страданиями — прошу прощения, удовольствием от визита? — Мой взгляд скользит вниз к его кожаным ботинкам и идеально выглаженным носкам. Да, мой папа гладит свои носки. Или, точнее, он заставляет своих подчиненных гладить их для него.

— Не прикидывайся невежественным, Хадин. Ты слишком взрослый для таких игр.

Я опускаюсь в глубокое кресло, от которого у меня осталось идеальное впечатление о заднице после многих часов просмотра соревнований NASCAR. — Отправив Уилла, я не донес до тебя суть, поэтому ты решил прийти и оценить меня самостоятельно?

— Мне сказали, что ты отмахнулся от него сегодня утром.

— У меня были дела поважнее.

— Например? Тратить время на бега? Или таскаться за этой девчонкой Бекфорд, как потерявшийся щенок?

— Мне действительно нравится, когда она гладит мой живот.

Папа подскакивает на краешек стула. — Хватит, Хадин. Эти игры пора прекратить. Пришло время тебе занять свое законное место в компании.

— Мне не нужна компания.

— Никого не волнует, чего ты хочешь.

Я разражаюсь лающим смехом. — Твоя честность освежает, папа.

— Ты хоть понимаешь, что поставлено на карту? На тебе лежит ответственность, превышающая твою собственную.

— У меня есть ответственность перед гоночной трассой. Вот и все.

— Гоняться целый день — это не ответственность, Хадин. — Он хмурится. — Я достаточно долго нянчился с тобой и твоими чувствами. Мы оба знаем, что ты недостаточно хорош для конкуренции, иначе ты бы давным-давно попытался стать профессионалом. Пришло время взглянуть правде в глаза.

Я стискиваю зубы. Его слова задевают незаживающие раны в моей душе, и у них зловещие когти.

— Ты можешь начать с должности директора в нашей медиакомпании. Я слышал, у тебя не было проблем с тем, чтобы добиться успеха там, когда девочке Бекфорд понадобилась помощь. — Он поджимает губы. — Забегая вперед, вы не можете быть фаворитами в новостях. У Бекфордов короткая и неловкая история. Нет необходимости защищать таких людей.

Я мгновенно съеживаюсь на краешке стула. — Следи за своими словами, папа.

Он притворяется, что не слышит меня. — Я позволю Уиллу помочь тебе на этом пути. Он знает все, что тебе нужно сделать.

— Я не собираюсь управлять медиакомпанией.

— Я не спрашивал.

Мои глаза впиваются в него. — Хорошо. Потому что ответ отрицательный в любом случае.

— Какой у тебя план, Хадин? Развлекаться с безмозглыми придурками и гоночными машинами всю оставшуюся жизнь? Как долго, по-твоему, ты сможешь продолжать жить на скоростной полосе? Рано или поздно ты потерпишь крах.

— Соглашусь я или нет, это мой выбор. Ты не имеешь права голоса.

— Черта с два я его не имею. — Он поднимается на ноги, его челюсти дрожат. — Ради твоей матери, я дал тебе достаточно времени, чтобы получить… с чем бы ты ни имел дело, это выходит из-под контроля, но с меня хватит твоих выходок. Твой брат никогда бы…

— Олли мертв, папа.

Его ресницы трепещут, а лицо становится белым, а затем фиолетовым. — Ты думаешь, я этого не знаю?

— Ты вспоминаешь о нем всякий раз, когда хочешь мной командовать, так что да. Полагаю, ты забыл.