Марина вылетела из подъезда на крыльях благих намерений и резко затормозила. Мимо дома брела компания. Марина узнала парней, и ноги сами развернулись обратно к подъезду.

– Опа, кого я вижу!

Болт, подскочив, дернул за плечо. Сзади Марину подпер Шмат, Абакумов тоже был рядом. Иногда ей казалось, что у них один мозг на троих, иначе не получилось бы действовать так слаженно.

Ее затолкали в неухоженный палисадник, под покров раскидистой сливы. Кум отобрал рюкзак и деловито в нем копался. Шматов крепко держал, зажав ладонью рот.

– Куда намылилась? На свидание? – негромко хохотнул Болдин.

Марина мычала в ответ через потную ладонь Шматова, отчаянно дыша носом.

– Прикинь, а ты походу прав. – Кум вынул из сумки водку и с усмешкой показал другу. Тот присвистнул.

– Чо, он тебя без фуфыря не трахает?

Шмат захрюкал у Марины над ухом.

– Слу-ушай, мне тут птичка донесла, что ты на заброшку бегаешь. – Болт закурил и выдохнул ей в лицо. Глаза Марины заслезились от дыма.

– Я вот и решил сходить посмотреть, что ты там забыла. Вдруг письку на дохлых кошек натираешь, ты ж любишь такое. В чате поржали бы.

Марина застыла и уставилась на него, не моргая.

– И, кароч, охренел я, Климова. Смотрю, ты там с бомжихой базаришь. А бомжиху-то я хорошо помню… она же дохлая совсем была.

Болт склонился к ее лицу.

– Руку убери, – коротко приказал он Шматову. – Давай, Климова, рассказывай. Вы подружки теперь? Или ты ее заяву накатать уговариваешь?

– Ты псих, – выдохнула Марина. Губы, измятые грубой рукой, болели. – Пустите меня!

– Я ведь и морду тебе прижечь могу. – Он поводил в воздухе перед ее глазами тлеющим угольком. – Хотя не. Если твой батя заметит, то ментов вызовет. Если завуч – тоже вызовет.

Подумав, Болт выбросил сигарету, взял у Кума бутылку и открыл. Сделал два глотка и уткнулся в сгиб локтя, жмуря слезящиеся глаза. А когда те снова открылись, Марина уловила в зрачках Стаса нездоровый блеск.

– Нос зажми.

Она не успела сообразить, к кому он обращается, когда прокуренная лапа перекрыла ей доступ к воздуху. Другая рука стиснула лицо, больно надавила на щеки, заставляя раскрыть рот. В сомкнутые губы тыкалось горлышко бутылки, разбивая их о зубы. Задохнувшись, Марина сдалась, услышала стук стекла о резцы, и в горло хлынул жидкий огонь. Дыхание снова перехватило, она почувствовала, что захлебывается. Горлышко исчезло, и Марина закашляла, обрызгав обоих, молясь, чтобы ее не вырвало Болдину на кроссовки. Его лицо и так кривилось и дергалось от злости, словно под кожей кто-то ползал.

– По-хорошему не понимаешь, Климова, – сказал он, вытирая брызги. – Почему тетка живая? Что у вас за дела там?

– Я… я не знаю ничего…

Водка бултыхалась в пустом желудке, плавила внутренности. Горло горело. Лицо Болдина то заволакивало мутью, то прояснялось. Он отхлебнул еще, уже не морщась, и передал бутылку Абакумову. Встав прямо перед Мариной, дернул «собачку» молнии на ее куртке. Шматов перехватил руки, заламывая их локтями за спину, чтобы не мешала. Когда куртка распахнулась, Марина почувствовала, как пуговица джинсов выскочила из петли.

– Что… ты зачем… – прошептала она, врастая в землю от догадки.

– Допрашивать будем. По очереди, – буднично ответил Болт, стягивая с нее джинсы до середины бедер. – После этого девки разговорчивее.

– П-перестань…

– Не уверен, что у меня на тебя встанет, конечно. Но думаю, Паша мне подрочит, если что. Так ведь, Кум?

Абакумов едва не подавился водкой и плюхнулся на задницу, сдавленно хихикая. Холод покрыл ноги Марины мурашками. Паника разметала клочьями все мысли. Он же шутит. Он же не серьезно. Это ведь преступление.

– Прекрати, ты сядешь! – выплюнула Марина, надеясь, что хотя бы этот аргумент сможет повлиять на Болдина.

– Напилась и сама рогатку раздвинула. – Он наклонился к ее уху, чтобы Марина четко расслышала каждое слово. – Не понимаю, что ты ломаешься. Это же ваша бабья функция.

Болт оттянул резинку ее трусов и втиснул руку между сжатых бедер. Марина охнула и уставилась ему в лицо, изумленная собственной догадкой. Вот оно. Вот чем он их кормит, червей.

– Хоть ты и типа умная, все равно залетишь по пьяни от какого-нибудь оленя и будешь потом своему прицепу батю искать. Каждый месяц нового, – сказал Болт тихо, с холодной злобой, уже не красуясь на потеху дружкам. Каждым словом делая надрез у нее на душе. И из этих ран ядовитыми ручьями тек стыд, струясь вниз, туда, где двигались его пальцы и где она сама стеснялась себя касаться.

– Сколько их еще через тебя пройдет, лишь бы дырку заткнуть. Может, я лучшим буду.

Он не шутит. Он серьезно.

– Так что там…

– Стас, не…

– Что там по дохлой живой бомжихе? – Он остановил руку, слушая ее всхлипы.

– Стас…

– Не слышу!

– Не может она умереть! Я не знаю как, просто… просто не может! – проскулила Марина, сгибаясь пополам, почти повиснув на локтях.

Рука исчезла.

– Пошли, ребзя. Глянем, что эта алкашка может и не может. А тебя, – Болт схватил Марину за лицо, сминая мокрые от слез щеки, – тебя чтобы я там больше не видел. Если не хочешь продолжить.