Шрифт:
А уж Евгений-то как был доволен!
С его точки зрения, Соня и так хороша собой. Но женщины…
Марта так и вообще была счастлива.
Мама рядом, папа рядом, а еще есть Лина, которая постоянно с ней, и куча игрушек, и каждый день приносит что-то новенькое — что еще надо?
Детский садик? Да Марта его и не вспоминала. И глядя на то, как счастлив ее ребенок, Соня тоже была счастлива.
Может, и правда?
Остаться? Интересно, а как будут выглядеть их дети?
Соня думала о своем, и не замечала, как наблюдает за ней Евгений. И тоже улыбается.
Его семья…
Счастье.
Мария Петровна так и вовсе ни о чем другом не думала, обживалась в домике ведьмы Ларисы, и прекрасно себя чувствовала. Возвращаться домой?
Может, пару раз съездить, а так ей тут намного интереснее! Кто ж от такого приключения откажется?
Соня могла бы еще долго думать, но у Марины начались роды.
Рожать — больно.
Марина об этом знала, но как-то отстраненно. А вот когда у самой началось, хорошо еще, не ночью, днем. Спускаешься ты к алтарю, а тут вдруг спазм. И под тобой растекается лужа, и что дальше делать? Хорошо еще слуги не растерялись, подхватили — и потащили к алтарю.
Ребенок-то ни в чем не виноват, а в любом другом месте его родить не получится. Оба погибнут.
Евгений только головой качал, подпитывая Марину от алтаря.
Вот ведь…
Не мечтал он о таком никогда! И не собирался, и вообще… глаза б его эти роды не видели! Куда там! Приходится держаться одной рукой за алтарь, а второй за Марину. А та орет, вся извивается… легче стало, когда в алтарный зал бегом вбежал лекарь. Хаос начал упорядочиваться, с Марины сняли платье, переодели в рубашку, закололи волосы, чтобы те не мешались, и принялись командовать.
Марина орала от боли.
Ощущение было, словно ее внутри тупым ножом пилили. Если бы она знала, она бы никогда… она цеплялась за Евгения что есть сил, и становилось чуточку легче. А потом боль начиналась сначала.
Евгений тоже злился.
Алтарь работал с перебоями, то ли ему не хотелось подпитывать Марину, то ли этого не хотелось самому Евгению… все же должен — и хочется суть вещи разные, и алтарь это прекрасно улавливал.
А не подпитывать тоже нельзя.
Долг литты Яны, долг самого Евгения…
Увлекшись борьбой с собственным алтарем, Евгения прозевал момент, когда на его руку легли теплые пальцы Сони.
— Мама, идем!
Соня удивленно посмотрела на Марту.
— Куда, зайка?
— Мама, вниз!
— Зачем?
— На-да!
Сказано было увесисто, со всей мощью четырех, почти пяти лет. И поди, поспорь!
— Ладно. Пойдем…
Суету вокруг Марины Соня просто пропустила. Это же не квартира, а здоровущее поместье, тут слона протащить можно незамеченным!
Марта уверенно тащила Соню вниз, в подвал, к алтарю…
— Марта, ты уверена?
— На-да!
Соня посмотрела на часы.
Ладно, в это время там должен быть Евгений, если что, она просто извинится… нет, войдя в зал, Соня поняла, что легко и быстро не получится.
Марина явно рожала. Лежала рядом с алтарем, орала, будто ее режут, Евгений держался одной рукой за ее ладонь, второй за алтарь, и по лицу мужчины было видно, что все это ему дается очень нелегко.
Партнерские роды в любом мире сложная штука.
Соня замешкалась, но Марта сомнениями не страдала.
— Нада!
И дотронулась до алтаря.
Тот перестал вспыхивать, как сигнальная азбука Морзе, и принялся пульсировать более-менее в спокойном ритме. Соня на секунду замешкалась, а потом коснулась руки Евгения.
— Я рядом…
Голубые глаза были полны благодарности.
Соня плюнула на все, и обняла его, просто прижалась, чтобы было легче. Евгений благодарно спрятал лицо у нее в волосах.
— Люблю…
— Вы тут еще сношаться начните! — Марине явно стало лучше. Евгений даже голову в ее сторону не повернул, зато лекарь тут же задрал Марине юбку.
— Тужься! Давай, долго этот эффект не продержится!
— Я…
— НУ!!!
Соня тоже не горела желанием присутствовать при родах. Так что и она уткнулась Евгению в грудь, не глядя на происходящее. И воплей-то одних хватало… может кесарево и не так плохо? Легла, уснула, проснулась — и уже мама?
Сколько это тянулось?
Соня не знала, знала только, что к ней прижалась Марта, и она одной рукой по-прежнему обнимала Евгения, а второй притянула дочку к себе.
И вот — детский крик.