Ответом ей стал вполне аристократический зевок. С закрытым ртом.

Прости, дорогуша, но я столько уже угроз слышал… присылали б хоть на карточках, я бы ими уборную обклеил. Или альбом завел, чтобы в старости перебирать и вспоминать.

Марина все поняла, развернулась и удалилась, едва не снеся с петель дверцу беседки.

Эжен пожал плечами, и распорядился подавать горячее. Кормят-то здесь хорошо, несмотря на всю романтику. А потому — мясо на углях, пожалуйста.

Хорошо!

Бывает такое состояние общего расслабленного удовольствия. Когда ты вкусно поел, провел приятный вечер, завершил его бурной ночью любви, потом дама ушла к себе, а Евгений остался в своей спальне.

Валялся на кровати, раздумывая — уснуть или пойти перекусить? Кушать хотелось, столько сил потратил! Ненасытная эта Беатриче, всего измотала!

Наконец, Эжен принял решение пойти поесть, и поднялся с кровати, как был, голый. А кого ему стесняться? Слуги в доме и не такое видели!

Минуту?

А это еще что?

Дверь спальни стукнула о стену.

Вошедшая внутрь женщина огляделась. Презрительно фыркнула в сторону изящных панталончиков на прикроватном столике, нашла взглядом Эжена.

— Вам чего надо?

— Мне?

Для женщины лучше всего подходило определение: «старая гадина». Такая отъявленно-чешуйчатая и заматеревшая. Идеально прямая спина, седые, коротко остриженные, волосы, скромное платье. И при этом ярко-желтые глаза и кривая улыбка.

Улыбка, которая показывает выглядывающий изо рта клык.

— Вам, — Эжен рванул с кровати покрывало… хоть что бы прикрыть! Вот не понравился ему взгляд, которым окинули его… достоинства.

— А я, мил-человек, бабушка Марины Линдли. Знакома тебе такая?

— Д-да…

— А жениться ты на ней не хочешь.

— А должен?

— Обязан. Ребеночка-то сделал…

— Откуда я знаю, кто ей ребенка сделал?! Пусть к его отцу и идет!

— Даже так?

Эжен расправил плечи.

— Бабушка… ты бы внучку расспросила? С розгами? Я там не первый в очереди, и не последний, а рога носить не хочу.

Улыбка женщины ему решительно не понравилась.

— Рога не хочешь? Посмотрим, что у тебя получится!

Откуда в ее руке появился посох, которым старуха и пристукнула по полу?

Да кто ж его знает! Евгений отшатнулся, в лицо ему словно волна ударила, теплая, тягучая… воздух сгустился, руки почти не поднимались…

Вспыхнул зеленью родовой изумруд.

— Не хотел по-хорошему? Ну, так будь по-моему! Побегай-ка ты в звериной шкуре! И будешь ты в ней бегать, пока не полюбишь больше жизни и собой для любимых не пожертвуешь!

Эжен сделал шаг вперед. Второй.

Сейчас он…

Еще ярче вспыхнул изумруд.

Ведьма, а это явно была она, напряглась… из посоха били лучи желтого света, такие же, как ее глаза, сплетались, давили… Эжен видел, что его тело пока защищает что-то вроде зеленой стены, но надолго ли ее хватит… уйти!

Уйти, сбежать!

А уж потом вернуться сюда с Карателями и разобраться как следует!

Эжен из последних сил воззвал к родовой магии.

Если сейчас все будет хорошо, он окажется у Алтаря. А там уж… туда ни одна ведьма не сунется!

Ан нет?

Набалдашник посоха раскалился еще сильнее.

— Кровью твоей заклинаю! И будь слово мое крепко!

Портал все же открылся, но вместо родового алтаря, Эжен летел куда-то во мрак, мрак, мрак…

Россия.

— Мама, писять хочу.

Соня посмотрела на своего ребеныша.

Рыбеныша, как она ласково называла Марту. А как еще можно назвать девочку, которая родилась в марте, и по гороскопу — рыбка?

— Сейчас, маленькая. Подожди… до кустиков потерпишь?

— Да, мама.

Четыре года. Вполне серьезный возраст, чтобы проситься на горшок. А вот на ручки ее брать уже тяжело, крупненькая у нее девочка.

Соня огляделась.

Ага, вот подходящие кустики… шаг, второй… как раз и от камер закрывают. Теперь помочь Марте снять колготочки и трусики и поддержать немного.

— Мама, я все.

Соня кивнула, и принялась одевать малышку. Хоть и лето, но вечер уже, прохладно, а им еще идти минут десять до дома. Поэтому и колготочки, и кофточка…