Всматриваюсь в темные силуэты, чуть подсвеченные огоньками сигарет.

Мужчины курят и разговаривают свои мужские разговоры… Надо тихо уйти, чтоб не мешать, неловко как-то. Матвей не просто так в четыре часа утра тут сидит, значит, дело серьезное.

И я бы ушла, но имя подруги, которое доносится с балкона, заставляет замереть.

Да… Матвей же откуда-то знает Миру… Откуда?

Подслушивать нехорошо, но…

– Она дома, да… – говорит Матвей. Он стоит, опираясь о перила балкона, смотрит вперед, на занимающийся рассвет. И на сером еще фоне его профиль кажется невероятно стильным, грубовато-брутальным. Он красивый мужчина, этот Серый Матвей. Такие нравятся женщинам. – Видеть меня не захотела…

– Ну так ты больше под окнами у нее ори, – мирно отвечает Иван. Он сидит в кресле, подвешенном на специальном креплении, и я не вижу лица, только тяжелую руку, держащую горящую сигарету.

– Да кто бы говорил… – усмехается Матвей.

– Не сравнивай, Серый… – говорит Иван наставительно, – я только присматривал…

– Ну да… Сколько месяцев?

– Это не важно. Главное, все получилось.

– Слушай… – Матвей с интересом поворачивается к Ивану, и я замираю, словно статуя, боясь, что меня сейчас разоблачат. Позор будет… – А если бы она… Не согласилась? Насколько бы твоего терпения хватило?

– Не знаю, – после паузы тяжело роняет Иван, – не знаю…

– А ты вперся, да, Леван? – смеется Матвей, но как-то по-доброму, без издевки.

И Иван, опять помолчав, выдыхает вместе с дымом:

– Сразу. Как увидел.

– Ничего себе… – а теперь в голосе Матвея удивление, – но она же жена брата…

– А то я не в курсе, – выдыхает еще одно облако дыма Иван, – но это вообще никак не помогало. Я пришел к Севке… Понимаешь, мы не виделись с того самого дня, как я на флот ушел. Севка… Ну, знаешь, как бывает? Младший, любимый, балованный… Учился в школе, родители вытаскивали вечно из проблем… Потом они умерли, и вытаскивать стало некому. Ну… И он тоже немного присмирел, научился. Квартиру родительскую продал, бабки в бизнес вложил. Прогорел… Это я потом, уже после, выяснил. Ну, ты в курсе.

Матвей кивает, тоже затягиваясь и не комментируя никак.

И Иван продолжает, все так же, размеренно, спокойно:

– Мы связи не держали, только иногда переписывались. В одном из сообщений он написал, что женился. И что место жительсва сменил.

Я посмотрел город… Про тебя подумал сразу. И как-то оно сложилось само…

– Угу… – кивает снова Матвей, – удачно.

– Удачно, да… Я писал Севке, что приеду. Странно, что он не сказал Алине… И вообще не отвечал мне с сентября. Ну… Он вообще мог не отвечать подолгу, так что я не напрягался. Вышел в отставку, приехал сразу к нему, а там… Он – лежачий. И она… Алина…

Его голос становится чуть ниже, появляются в нем такие хрипловатые ноты, странно-царапучие… Будоражащие.

И я снова переминаюсь с ноги на ногу. Надо уйти, нехорошо это – подслушивать… Но как теперь уйдешь? Ползком уползать, чтоб не заметили?

– Она дверь открыла… – продолжает Иван, раздумчиво, тихо так, – я охренел. Не мог слова сказать, веришь?

– Верю… – у Матвея голос тоже странный, словно о своем говорит сейчас, о своем думает.

– Маленькая такая, худая. И глаза эти. Глянул… И все.

– Ага… Бывает, да… Глянул, и все… – эхом повторяет Матвей.

– Ну, потом отмер, конечно, пришел в себя. А уж когда про Севку узнал, то совсем… Она не хотела меня в доме видеть, боялась…

– Ее можно понять, ага… – голос Матвея снова чуть язвительный, и Иван хмыкает:

– Не зарывайся. И я вас, щенят, не пугал, а жизни учил.

– Угу… Твою учебу буду век помнить.

– Скажешь, не пригодилась?

– В том-то и дело, что пригодилась… Слушай, а как ты вообще?.. Ну, в смысле… Он – твой брат, лежачий, инвалид. А она…

– Как-как… – вздыхает Иван, – тварью себя чувствовал, конечно. Нельзя так, понимал. И понимаю. И не оправдываю себя. И то, что не сдержался в итоге, меня вообще никак не… Знаешь, это страшно, на самом деле, всегда думать, что ты умеешь себя держать в любой ситуации, а потом в один момент понимаешь, что… Нихрена. И что башню сносит напрочь. И вообще никаких мыслей, никакой совести, ничего. Это жутко, знать, насколько ты реально… животное.

– Понимаю… – Матвей явно снова что-то свое имеет в виду, когда вот так, тоскливым эхом повторяет слова Ивана.

– Я готов был принять ответственность. Сразу. – Продолжает Иван, погружаясь в воспоминания, – но Алина… Она не захотела. Обвинила меня во всем. Правильно обвинила. Я… Наверно, я настоял. Знаешь, вырубило в один момент соображение… Короче говоря, я решил, что Севку сначала на ноги поставлю, а потом… Потом уже буду разбираться со всем. Потому что нельзя так, пока он лежит, с его женщиной… Это – вообще за гранью.

– А то, что он за ее спиной такое делал? – спрашивает Матвей.

– Это не имеет значения, Серый, – отвечает Иван, – не важно, какой он. Важно, какой я. Он… Ему много позволяли, вот и вырастили тваренка. Но от этого он не перестал быть моим братом. Я не мог его оставить. Не мог воспользоваться. Надо было на ноги поставить. А потом уже все остальное.