В моем мире травмы действовало правило «ты спокоен не тогда, когда ты расслаблен; ты спокоен тогда, когда ты гипербдителен». Поэтому долгое время сохранение высокого уровня возбуждения любой ценой было моим способом успокоения себя. Мне нравилось, как я себя чувствую, если мой рацион за неделю составлял пару тысяч калорий – к таким экспериментам в питании я пришла после университета. Мне нравилось не только то, как я выглядела, – мне нравилось то, как я себя чувствовала.

Ограничение приема пищи при анорексии приводит к заглушению эмоций и чувств одновременно с подъемом энергии и улучшением самочувствия, вызванных состоянием кетоза (17, с. 192). Ограничения в питании давали мне чувство облегчения и энергичности, так же как и прием амфетамина. Пациенты со страхом расслабления употребляют подобные вещества для усиления ощущения контроля, силы или сохранения высокого возбуждения (17, с. 192).

Настороженность давала мне ощущение безопасности, и, когда я поняла, что могу усиливать это ощущение гипербдительности, я будто обрела чувство контроля, которое так искала. Но это был маятник, качающий меня из состояния гипервозбуждения в гиповозбуждение, – от фена я переходила к виски, частенько смешивая их, от недоедания – к перееданию, неосознанно помогая себе расслабиться.

Сейчас мне так жаль свой организм. Какое-то время назад я страшно на себя злилась: как ты могла так поступать по отношению к себе? Как ты могла допускать такое влияние на свое тело? Как ты могла? Почему ты не могла бросить этого парня и этот мир вместе с ним и бежать со всех ног в здоровую трезвую жизнь? Почему ты вообще в это пошла? Почему нельзя было быть нормальной? Просто учиться и наслаждаться университетскими годами, студенчеством, дружбой, учебой, легкостью этого времени?

Я до сих пор злюсь – но уже не на себя. Я чувствую злость, горечь, печаль. Эти чувства являются следствием принятия неизбежности происходящего.

И я знаю, что там и тогда я делала все, что могла, – с тем, что у меня было.

Я просто пыталась выжить. И это было нормальным поведением – нормальной реакцией на ненормальную ситуацию. И в этом никто не виноват.

Жизнь просто шла своим чередом, и в этой жизни я шла рука об руку с травмой и ее последствиями.

Интерпретации разных частей

Мы можем определять защищающие нас части как более древние (поскольку за них отвечают эволюционно более древние структуры ГМ), то есть старшие, – либо же, например, смотреть на них, основываясь на взгляде «снизу вверх», – как на более низкие по сравнению с префронтальной корой отделы. Важно: конечно, части мозга, отвечающие за наше защитное поведение, тоже являются зрелыми. Напоминаю: это лишь интерпретация, помогающая создать метафоры для работы с разными нашими состояниями и ускорить процесс исцеления.

Из этого выбора могут родиться две языковые конструкции:

• Историческая метафора, которая позволяет смотреть на свой выживающий мозг как на древнего воителя. Один из моих клиентов называет его Викингом – он, как и я, любитель сериала «Викинги» и персонажа Рагнара и идентифицирует своего главного защитника с ним, основываясь на доверии к моему тезису об исключительном интеллекте выживающего мозга (если вы смотрели этот сериал, вряд ли вам придут в голову такие описания Рагнара, как «глупый» или «дремучий»). На свой обучающийся мозг он смотрит как на современного человека, помогающего викингу в адаптации к современному миру.

• Или же метафора, связанная с возрастом, в которой наша префронтальная кора отражает все же нашу взрослую часть, а нижние отделы являются подростками и детьми.

Но если честно, метафор работы с частями может быть множество, и они могут быть основаны не на возрасте мозговых структур, а, например, на их разных функциях. Такие метафоры могут выглядеть как дирижер и его оркестр, председатель совета директоров и его участники, главный врач и специалисты разных профилей, тренер и его команда, режиссер и актеры, хореограф и танцоры, учитель и ученики и т. д… Главное – существование лидера, руководителя, того, кто принимает решения и координирует процесс.

Мне нравится метафора взрослого и детей, поэтому я сосредоточусь на ней:

Взрослый – это часть, которая отвечает за осознанный, любопытный, сопереживающий и принимающий подход. Это обладатель доступа к левому полушарию, к медиальной префронтальной коре, к способности к двойственной осознанности, к самолидерству.

Дети – это более юные части, которые отвечают за реакции, помогающие выживать. Они связаны с правым полушарием. Самая младшая часть хранит в себе боль покинутости, отвержения, заброшенности – словом, травмы. Старшие же отвечают за реакции борьбы, бегства, замирания и иммобилизации. У каждого из этих детей есть свои способы выживания, свои копинг-стратегии, свои методы закрыть потребности.