Настя унялась, всхлипнула измученно:

– Люб ты мне, Вадим. Так люб, что страшно делается, – Настасья поникла. – Совсем без тебя плохо, - жалилась, утирала щеки кулачком. – Хоть еще разочек поглядеть…

Вот в тот миг и случилось с Норовым просветление, иначе и не скажешь. Будто швыряло его доселе в волнах высоких, било больно о камни, а потом унялась вода, вынесла на широкий простор. А там и солнца свет, и неба синева и глубокая сердечная радость. С того боярин встал столбом, заулыбался, но вскоре и опамятовел: рванулся к Насте, едва не сшиб тонкую девушку. Оплёл руками, крепко прижал к себе и зашептал горячо:

– Чего ж разочек, Настёна? Всю жизнь гляди, – зарылся лицом в мягкие кудри. – Глупая ты моя, любая, зачем оставила меня? Почто сбежала, не сказала об чем думки твои? Сколь еще таиться будешь? Из тебя слов тянуть, правду выпытывать – семь потов пролить.

– Вадим, – боярышня подняла к нему личико, – как же об таком говорить с тобой? Смелости откуда набраться?

– Так сказала же как-то, – Вадим сунулся было целовать, но себя удержал, разумея, что не ко времени, что печальная Настя.

– Испугалась очень. Само выскочило, – вздохнула горестно.

– Чего испугалась? Что тебя порешу?

– Что сам издохнешь, – всхлипнула раз, другой и опять заплакала.

– Настя, сколь слёз-то в тебе? – утешал, гладил по волосам. – Не издохну. Теперь уж не издохну. Только рядом будь, – рука Норова дрогнула, опустилась мягко на Настин затылок. – Без тебя будто во тьме бродил. Не было тебя и меня не было, ушла ты, и я пропал. Сама не ведаешь, что творишь со мной, а обсказать такое и слов не сыщется.

Настасья посопела слезливо, а потом обняла Вадима и положила голову к нему на грудь:

– Ну и пусть.

– Что пусть-то? – одурманенный Норов склонил голову, поцеловал Настасьин теплый висок, угодил аккурат в кудрявую прядку.

– Пусть будет, как будет. С тобой останусь сколь смогу. Другую сыщешь, уйду. Вадим, пойми и ты меня, больно ведь… – положила теплую ладошку на шею Норова. – Больно. Не вынесу.

– Опять, – боярин вздохнул тяжко. – Настя, какую другую? Ты меня в могилу сведешь, ей богу. Сей миг перестань.

– Сам сказал, что не последняя, – боярышня, видно, обессилела совсем, обмякла.

– Либо я ополоумел, либо ты. Как помнишь то, чего я не говорил? – Вадим крепко держал Настю, силился не думать об том, что летник у нее уж очень тонок, а стан упруг. – Ты про дядьку Гуляева кричала? Про дочь его? – умолк, принялся размысливать, но вскоре наново заговорил: – Настёна, когда говоришь слыхала?

– Когда с Ольгой стрелы метали, – боярышня затрепыхалась, подалась от Норова. – Когда костры жгли в роще.

Вадим насупился, вмиг озлился, что отошла от него. Потому руку протянул, ухватил Настю за шею, к себе дёрнул и обнял:

– Стой, где стояла, сделай такую милость. Скучал ведь. Сколь дён порознь.

– И я скучала.

– Поделом тебе, – заулыбался Норов, засчастливился, дурилка.

– С чего же? – Настасья снова из рук его рвалась. – Из-за тебя все! Все через нрав твой неуёмный!

Теперь уж боярин ловить Настасью не спешил. Стоял, любовался на то, как глаза ее сверкают, как грудь вздымается и как кудри золотистые вьются вдоль гладких щек.

– Вот уж не думал, что ты ревнивица.

– Да и я не знала, что ты… – тут Настасья умолкла, голову опустила.

– Кто? Говори уж, – довольный Норов голову склонил к плечу, подначивал боярышню.

Она смолчала, голову склонила низехонько. А Вадиму и так хорошо, и эдак: хочешь слушай ее, хочешь – любуйся.

– Настёна, говоришь, когда костры жгли? – Норов мыслишку ухватил. – Тем вечером парни в роще сцепились. Я пошел, дядька Гуляев и Петр Курносов. Так Гуляй обратной дорогой мне выговаривал, что без него поквитался с обидчиком. Ты ж знаешь про дочку его, сама с тёткой к ним ходила. Парень тот… – тут Вадим замялся, помня, что Алексей боярышне не чужой. – Парень тот много дел наворотил. И Глаша Гуляевых у него не первая и не последняя. Гуляй тогда, помню, обиделся, ругался ругательски. Пытал меня, сколь еще девок… Ну ты и сама поняла.

– Вадим… – Настасья глаза распахнула широко, ручки к груди прижала. – Ужель ошиблась я? Вадим…

– Вот тебе и Вадим, – Норов подобрался ближе к девушке. – Это слыхала, нет ли?

– Вадим…

– Что Вадим? Сбежала, меня наказала и себя до горки, – выговаривал. – Еще и поколотила, – сделал скорбное лицо.

– Поколотила? – доверчивая боярышня двинулась ближе. – Да как же…

– Так же, – и снова малый шажок к Насте. – По груди меня стучала кулаком, теперь синий весь не иначе. – притворялся, улыбку в усах прятал.