Если б Вадим не хотел Настасью сыскать, так он бы вмиг расквитался с Ульяной. Знал, чем пронять тётку в расчет за вчерашние ее речи в сторону боярышни. За себя б не встрял, за кудрявую обиделся. С того и сносил ехидства Ульянины молча, но не без задней мысли: хотел дядьке Илье помочь. Ради такого случая спрятал ключ от тёткиной ложни за опояской, а писаря своего зловредного услал к стряпухе за караваем сговорным.

– Ульяна, лук мне тоже принесешь? – бровь изогнул. – Ты уж изволь, снеси. Стрелы не забудь. Там разные, разберешь по наконечнику. Мне с десяток всяких.

– Вон как, – тётка улыбалась глумливо. – И на что тебе лук?

– А ты как мыслишь, я в дому у Ильи вышиваю? Щи варю? – Норов унял злобу, сам поглядел на Ульяну не без ехидства.

Тётка подумала малый миг, потом кивнула:

– Твоя правда. Не подумала я. Так идем, сведу тебя, – и пошла к ложнице Норова.

Так бы и стерегла, если б в сенях не показался Илья. Вот тут Ульяна споткнулась, замерла, а потом уж и двинулась к дядьке, не забыв пригрозить Норову пальцем.

Вадим поглядел ей вослед, бровь изогнул хитро, а потом метнулся к девичьей. Зря пробегал: светелка стояла пустая, девки разбежались зубоскалить с порубежненцами, какие гроздьями повисли на Норовском заборе, не желая упустить ни сговора, ни угощения, ни потехи.

– Настя, да где ж ты? – искал по дому, пока не оказался рядом с ложней своей.

– Вадим… – Голос Настасьин шел с подворья.

Норов крепенько притворил дверь, в два прискока подлетел к окну ложницы и увидал боярышню: стояла на скамеечке, прижимая к груди узелок из златотканой парчи, в каком Вадим принес ей подарки к сговору.

– Настёнка! – протянул руки и подхватил кудрявую, втянул в ложницу. – Ты где была, кудрявая? – обнял крепко, целовать принялся.

Настя вмиг обронила узел с подарками, приникла и сама обвила нежными руками Вадимову шею, зашептала торопливо:

– Вадим, миленький…тётенька стережёт… увидит… ой…

– Настя, – Норов запустил обе руки в шелковистые ее волосы, – не уходи…побудь еще…

– Вадим…просить тебя хотела… – очелье Настасья обронила, да того и не заметила.

– Все, что пожелаешь… – Норов чуть ополоумел, прижал девушку к стене, дернул ворот богатого летника и прижался горячими губами к ямке под тонкой нежной шеей.

– Настя! – Голос Ульяны раздался издалека. – Настя, куда пропала?!

– Вадим… – боярышня крепенько вцепилась в нарядный кафтан Норова. – Сейчас погонит тебя…

– Да куда ж без тётки-то. Чую, пришьет твой летник к своему подолу и так до свадьбы водить будет, – Норов выпустил Настасью, оправил тряскими руками ее одежку, потом и очелье сыскал, накинул на гладкий лоб.

– Настя! Где ты, непутёвая?! – Ульянин голос уж ближе.

– Вадим, миленький, – Настя оправила ворот его рубахи, пригладила волосы, – просить тебя хотела, – бросилась поднимать узелок богатый. – Возьми, забери обратно. Не надо мне каменьев. Любый мой, хороший, привези отца Иллариона, пусть он венчает.

Протянула Норову парчи кус, в каком – боярин знал точно – лежали и кольца драгоценные, и серьги тяжелые, и колты богатые, и крупные жемчуговые нити в три ряда.

Норов и не удивился, глядел на кудрявую и чуял, что любит сверх всякой меры, себя позабыв:

– Спохватилась, – улыбнулся. – Вчера еще послал за ним двух ратных и возок просторный.

Потом и замер. А как иначе? Настя глядела так, как Вадим и не чаял: свет в глазах неземной, улыбка до того светлая белозубая, хоть жмурься.

– Как ты угадал? – спросила тихонько, подалась к нему.

– Как не угадать? Настёна, знаю ведь, дорог он тебе, – умолк, любуясь девушкой.

– Настя! Сей миг покажись! – Тётка уж у ложни боярской кричала.

Норов подхватил кудрявую вместе с узелком, в окно сунулся, там поставил ее на скамейку и отвернулся, будто и ничего не содеялось.

В тот миг дверь распахнулась, и на порог взошла Ульяна:

– Ты чего тут схоронился? – тётка оглядела ложню. – Настя где?

– Ты ее увела, с тебя и спрос, – Норов взялся за опояску, выпрямился.

– Опять бегается, – Ульяна осердилась. – Уряд порушила, безобразница!

Норов грозно изогнул бровь:

– Про уряд запела, боярыня? Тогда вот тебе мое слово, – двинулся к тётке, – из дома ты теперь ни ногой. Сидеть станешь в ложнице своей и до тех пор, пока я не выпущу.

– Вадим, ты ополоумел? – Ульяна попятилась, видно, напугалась злобного Норова.

– Не я, а ты, – Вадим навис над невысокой тёткой, стращал, смех давил. – Кто сказал, что дозволено тебе по углам с Ильей прятаться? Ты что возомнила о себе? Позорить дом мой принялась? Меня дурнем делать?! – грозился, старался брови супить.