– Его проблемы, – пробормотал Йен, сосредоточенно ощупывая голову чародея. – Жив. И мозг, похоже, не пострадал. Аккуратная работа, Салли, спасибо.

Он скатал из розового тумана небольшую пилюлю и скормил её пленнику, затем выждал несколько секунд – и похлопал его по щекам, отдавая приказ:

– Просыпайся.

Мужчина распахнул глаза. Из-за расширенных зрачков они казались почти чёрными и странно контрастировали с белесоватыми курчавыми волосами и оплывшим лицом.

– Ты работаешь здесь? – задал Йен вопрос на пробу.

Пленник разомкнул пересохшие губы.

– Да.

– Давно?

– Три года.

– Кто твой хозяин?

Мужчина запнулся; веки у него задрожали, глаза закатились, но через полминуты он пришёл в норму и наконец ответил:

– Эло Крокосмия, великий садовник, господин марионеток, убийца вечности.

– Н-да, и я ещё считал, что скромностью не страдаю, – пробормотал Йен. Уголок рта у него выразительно дёрнулся. – Ты знаешь, где спрятано тело Лойероза?

На сей раз заминка была дольше, почти полторы минуты. Пленник трясся, закатывал глаза, изо рта у него шла пена, но чары Йена оказались в итоге сильнее запретов и обетов молчания, наложенных прежде.

– В главной лаборатории на пятом этаже. В главной лаборатории на пятом этаже. В главной лабо… р-ра-х… – и он захрипел, забившись в конвульсиях.

Йен милосердно щёлкнул его по лбу, отправляя в беспамятство, замер на мгновение – и произнёс странно ровным голосом:

– Очень, очень удачно. Везение на нашей стороне. Единственное, что смущает – Тильда ещё не вернулась, но ей вполне по силам справиться с тем чудовищем, даже если план с лабиринтом провалится… Наверное, она и вправду заблудилась, – заключил он с нервным смешком. И добавил: – Что ж, стоит отыскать эту лабораторию, пока ситуация не осложнилась непредсказуемым образом.

Лестницы и переходы мы пролетели на одном дыхании. Найти на пятом этаже главную лабораторию оказалось совсем не сложно – это было помещение, защищённое максимальным количеством охранных чар. Йен, впрочем, разделался с ними меньше чем за минуту, явно не экономя одолженные у Тильды силы и не жалея моё тело.

Я его понимала. И не возражала, в общем-то – если он полноценно вернётся к жизни, то уж как-нибудь справится с моей мигренью, усталостью и прочими последствиями чародейской интоксикации.

Наконец дверь открылась.

Лаборатория выглядела как среднее арифметическое между кунсткамерой, биологической лабораторией из блокбастера и старинным кабинетом алхимика. Колбы, установки, причудливые препараты в банках – и в то же время защитные экраны, хищные металлические лапы манипуляторов, сложные устройства и чародейские символы. А центральным элементом интерьера, главным украшением был простой стеклянный гроб на постаменте, где покоилось обнажённое мужское тело.

– Это я, – выдохнул Йен, словно загипнотизированный. И – зажмурился, точно сбрасывая наваждение. – Спокойно, спокойно, главное – не делать ошибок… Салли, ничего не трогай, пока я не закончу.

Он медленно обошёл лабораторию, словно нарочно избегая прозрачного гроба, осторожно распутал защитные чары и развесил вместо них свои. Затем вывернул карманы, раскатал оставшиеся половинки камней в небольшие круглые зеркала и развесил прямо в воздухе.

– Следи за выходами, – приказал он Салли коротко, и в зеркалах появились изображения моста, главной арки, холла и лестниц. – При малейшем признаке опасности – убегайте и прячьтесь. Я бессмертен, мне мало что может навредить, а вам нужно быть осторожнее. Да, даже тебе, Салли, – произнёс он мягче. – Ну, что ж… приступим.

Йен пересёк лабораторию и остановился напротив собственного тела. Теперь было ясно, что лежит оно не в хрустальном гробу, а в странной студенистой жидкости, без видимых проблем удерживающей форму параллелепипеда. От неё по каменным плитам расползалась изморозь.

– Мёртвая вода, – пробормотал он, проводя ладонями над телом. – Очень умно, Крокосмия. Пожалуй, это одна из немногих вещей, способных меня остановить и не позволить пробудиться. Но только если я внутри, а не снаружи, что в данном случае является… – он резко повёл рукой, точно покрывало сдёргивая, и жидкость скатилась с тела и скопилась огромным шаром на полу. – …является ошибочной предпосылкой. Ну что же, здравствуй, дорогой я. Давно не виделись. Урсула… меняемся?

«Последняя наша рокировка», – пронеслась мысль неожиданно, и отчего-то стало грустно.

Теперь, когда я смотрела на тело Йена обычными, человеческими глазами, оно выглядело совсем иначе. Более реальным, настоящим – и почти живым, что, сказать по правде, пугало и завораживало одновременно. Я присела на край постамента и осторожно прикоснулась – к насыщенно-розовым волосам, гладким, блестящим и немного волнистым; к лицу, такому красивому даже сейчас – густые ресницы, нос с лёгкой горбинкой и губы, порочные и тёмные; огладила шею, ключицы и приложила ладонь к груди, пытаясь ощутить призрачное сердцебиение.