«Йен, – вспомнила я вдруг. – Точно, он же пришёл за мной. Всё-таки успел!»

Этой мысли хватило, чтобы спугнуть сонное оцепенение и выбросить меня в реальность.

Она была жаркой – в самом прямом смысле из всех возможных.

…я лежала в кровати, огромной, как аэродром. Белоснежное постельное бельё пахло безликой отельной свежестью, а ещё – цветущим садом позади маминого дома: пионы, жасмин, одичалый шиповник, остро-свежие хризантемы и тягучие, сладкие, точно сиропом облитые розы. Одеяла казались лёгкими, почти невесомыми; они облекали спину и ноги шелковистой прохладой, особенно отчётливой по сравнению с горячими ладонями Йена… одетого, к счастью, который обнимал меня крепко, но деликатно, за плечи и поясницу, по границе опасной зоны. Но хуже, что и я обнимала его тоже – обвивала руками, как лоза, бесцеремонно протолкнув ему колено между ног.

Вот последнее было просто ужасно. Кошмарно.

Катастрофически.

Когда я это поняла, то застыла, боясь даже выдохнуть. Сердце тут же заколотилось вдвое чаще и громче; наверное, его слышали даже в соседней комнате.

«Интересно, – пронеслось в голове, – а если сейчас немного сдвинуть ногу, это будет считаться домогательством или ещё нет?»

На какое-то мгновение мне захотелось именно это и сделать – очень сильно захотелось, почти так же, как очутиться на другом конце планеты с паспортом на чужое имя и, желательно, стёртой памятью.

– Тс-с, – тихонько подул Йен мне в макушку. – Зачем же так бояться, солнышко? Здесь только я. Правда, не внутри, а снаружи, но это всегда можно исправить.

Лицо у меня, подозреваю, пылало уже, как печка.

– Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя ужасное чувство юмора? – пробормотала я ему куда-то в расстёгнутую пижаму.

– О, да! – откликнулся он гордо. – Не поверишь, но меня даже иногда пытались поколотить. Страшные люди. Слишком серьёзные.

Мне стало смешно – и именно в этот момент я до конца осознала, что у нас получилось.

Мы вернули Йену тело.

По-настоящему.

– Урсула? – встревоженно спросил он и перекатил меня на лопатки, чтобы заглянуть в лицо. Навис сверху – сам немного заспанный и какой-то усталый, а потому по-особенному уютный… И волосы у него вились чуть сильнее, чем в воспоминаниях, особенно почему-то справа. – Ну что же ты плачешь? Не надо. А то придёт злая девочка Тильда и свернёт мне шею. Это меня вряд ли убьёт, конечно, но разговаривать с людьми лицом к лицу станет намного сложнее. И целоваться тоже, что гораздо хуже, потому что я планирую делать это так часто, насколько будет уместно. М-м?

Никогда не думала, что возможно плакать и смеяться одновременно, однако рядом с ним это, кажется, получалось совершенно естественно. Вместо ответа я обняла Йена снова, ещё крепче прежнего, руками и ногами, даже воротник его пижамы прикусила, хотя уж он-то ничем не провинился.

– Живо-о-ой… – вырвался у меня долгий всхлип.

– Более или менее, – откликнулся Йен рассеянно и снова перекатился по кровати – так, что я оказалась сверху. Руки у него освободились, и он осторожно обнял меня в ответ. – Возникли некоторые трудности, но вполне преодолимые. В конце концов, это ведь моё тело, никто не знает его лучше меня… А вот ты нас напугала, милая.

– Чем? – выдохнула я ему в шею.

Ночная сорочка у меня неприлично задралась, и он осторожно вернул её на место.

Где-то вдалеке послышался взрыв – или глухой хлопок, или удар, из-за расстояния было не разобрать.

– Восемь дней. Ты не приходила в себя восемь дней.

Конечно, я догадывалась, что провалялась в отключке не пару часов, а гораздо больше, но цифра всё равно меня поразила. Больше недели! Это означало, что до суда над Хорхе оставалось… сколько там, три, четыре дня? Наверное, всё-таки четыре… Шёпоты у меня в голове стихли, но всё равно мысли путались, словно от сильной усталости; я не ощущала чужого присутствия внутри своего разума – похоже, потерянные души меня покинули, но оставили после себя, как любые незваные гости, страшный бардак.

В принципе, это согласовывалось с тем, что рассказал Йен.

По его словам, когда он вынес меня из Мёртвого Сада, я едва дышала и не откликалась ни на зов, ни даже на чары. Больше всего такое глубокое беспамятство напоминало кому. Внутренние органы постепенно отказывали. Если бы не Йен, возможно, я бы так и умерла, но, как выяснилось, лучше иметь под боком одного талантливого чародея, чем обычную больницу с целым штатом врачей и с современным оборудованием… Несколько дней он держал меня на плаву, не допуская, чтобы состояние ухудшалось, но окончательно привести в чувство не мог.

– Ты как будто была не в себе и уходила всё дальше, – выдохнул Йен, поглаживая меня по спине. – Думаю, что впустить в себя все потерянные души Мёртвого Сада, пусть и на короткое время – слишком даже для такого талантливого медиума, как ты. Сознание тебе удалось защитить, но тело не выдерживало нагрузки. И потому ты начала их инстинктивно отторгать, пока – к счастью – не пришла в норму… Солнце, зачем тебе вообще понадобилось соваться в это гиблое место?

Взрыв раздался снова, чуть ближе, и следом – ещё один; картина за окном – пустынное морское побережье – на мгновение дрогнула и пошла рябью. Но размышлять о том, что происходит, не было никакого желания, если честно. Можно же расслабиться ненадолго? Тем более после восьми дней в беспамятстве?