Заключенным нельзя было не то, что выходить на улицу, кроме моментов похода в столовую и переклички, даже проветривать помещение было запрещено.

Тяжёлое наказание быстро травмировало ослабленную психику. От постоянного принудительного лежания рядом, люди приходили в состояние крайнего возбуждения. Они не могли видеть друг друга, и часто дело доходило до ожесточенных драк, за что заключённых ещё больше наказывали.

Каждый день в лагерь прибывало около десяти тысяч человек, а умирало ещё больше. Даже карантинная зона, или лазарет не были гарантом выздоровления. Вместо лечения, врачи намеренно заражали заключенных тифом, холерой и малярией, а затем безучастно наблюдали за муками.

Одним словом, все в этом, не побоюсь сравнения, настоящем аду было обустроено так, чтобы полностью уничтожить не только достоинство, но и душу человека.

Всю дорогу Хёсс любезно рассказывал о достижениях, которых упорно добивались его солдаты день ото дня во славу Великогерманского Рейха. Не забыл упомянуть и о своих «подвигах».

Расстрелы, убийства, истязания. Ему нравилось не только наблюдать за всем этим, но и принимать непосредственное участие. Среди товарищей, он отличался особой жестокостью и тягой к зверствам, за что был прозван «дьяволом» Аушвица.

Самым любимым его занятием была сортировка заключенных с других лагерей. Несмотря на простоту, многие надзиратели и охранники старались отказаться от нее, но Хёсс был исключением. Подобная работа вызывала у него удовольствие.

Заключалась она в следующем: встречая за воротами лагеря новоприбывших, и мельком осматривая, он делал простой мах рукой, отправляя одних в левую сторону, других в правую.

Что в этом, на первый взгляд, «простом» жесте, может быть ужасного, спросите Вы? Возможно, так было легче запомнить заключенных? Увы…

Направо отправлялось не больше двадцати процентов от всех прибывших. Остальные шли прямиком в газовые камеры или на расстрельные площадки. Затем их тела сжигали, как ненужные отходы, но вернёмся к коменданту.

Кабинет Хёсса был далёк от уютных апартаментов, что занимали его товарищи в Берлине. Простой по обстановке, с несколькими воодушевляющими плакатами, картой лагеря и города.

Пройдя за стол, позади которого на стене висел портрет фюрера, он жестом указал на стулья, приглашая нас присесть напротив.

– Чем могу помочь, генерал? – с натянутой улыбкой, обратился ко мне.

– Как ваши дела, герр Хёсс?

– Всё… Хорошо.

Вопрос показался неуместным. Заранее осведомленный, он полагал, что это просто «очередная проверка», и не ожидал особого отношения.

– А у ваших солдат? Слышала, на границе неспокойно…

– О чем вы? На границах все спокойно. Патрули обеспечивают надлежащую безопасность.

– Хотите сказать, – я демонстративно закинула ногу на ногу, – не слышали об убийствах в Кракове?

– А, вы об этом… – он отвел взгляд. – На северной границе сейчас действительно неспокойно. В лесных окрестностях действуют группы недовольных, но мы справляемся.

– Должно быть, эти группы необычайно хитры и сильны, – я мимолетно усмехнулась. – Судя по моей информации, на границе с лагерем пропало, по меньшей мере, две сотни солдат…

– Простите, – спешно парировал он, – но это ошибка. У нас действительно пропали несколько солдат и офицеров, но их меньше.

Внешне он был абсолютно спокоен, но учащенное сердцебиение и нарастающая тревога в голосе выдавали с потрохами. Комендант откровенно лгал, но оно и понятно… Надеяться узнать правду, от такого хитрого и услужливого нациста изначально было гиблой затеей. Хёсс ни за что не сказал бы то, что сулило приговор верховного трибунала.

– Подождите, пару мгновений назад вы сказали, что все в полном порядке. Теперь слышу, что не можете обеспечить безопасность солдат в лагере. Интересно… – я злобно улыбнулась, – как отреагируют на эту халатность в Берлине?

– Что… – на лице отразились гнев и глубокая обида. – Вы обманули меня? – он импульсивно вскинул руку. – Признайтесь, вы ведь понятия не имели, что здесь происходит, не так ли?

В ответ я мимолетно кивнула. Мы с Вальтером действительно не имели ни малейшего понятия, сколько на самом деле пропавших, но этого и не требовалось. Прекрасно отыграв свою роль, комендант раскрыл все карты.

Исчезновения действительно происходили, но по словам, были незначительными. В пропажах, Хёсс, естественно, обвинял партизан, заявив, что: «они и не такое способны». Из-за того, что правительство Польши закрывало на «бесчеловечные» преступления глаза, они, осознав собственную безнаказанность, цитирую: «…опустились до животных, неспособных жить, как все нормальные люди».

Стоя на своем, пояснил, что прошлой ночью, буквально в паре километрах от лагеря, патруль нашел одного из ранее пропавших офицеров. Тело несчастного было обескровлено, а лицо обезображено.