– Пойдем, лед попросим. Если хочешь, я в аптеку сбегаю.

– Марго, не обижайся. Я Владика подожду. – Она с таким обожанием смотрит в его сторону, что я испытываю бессилие. Похоже, пора отпустить и оставить все, как есть. – Это Лиля, его бывшая. Такая сучка. Уже писала мне в соцсетях с угрозами. Я не поверила ей, а зря. Если бы ты не вмешалась, она бы мне лицо исполосовала. – Марина цыкает, надавив на свою щеку.

– Может, заявление на нее написать? Кто знает, что ей в голову взбредет. Еще плеснет кислотой. Припадочная.

– Нет, не стоит. Владик разберется. Смотри, как она тут же хвост поджала.

Вижу Соколова в профиль. Он что-то спокойно говорит Лиле, его четко-очерченные губы механически двигаются, лицо холодное. Она ежится и обхватывает себя за плечи руками, как будто пытается оградиться от его слов. В этот момент я не испытываю злорадства, только надежду, что она больше не сунется к Марине.

– Хорошо, Марин, как знаешь. – Тороплюсь закончить разговор, потому что Соколов, засунув руки в карманы брюк, стремительно идет к нам. – Давай завтра пообедаем вместе? Нам еще надо работу по социологии закончить.

– Конечно, – она улыбается. – Прости за вчерашнее, мы все наговорили друг другу глупостей. Я дорожу твоими советами, правда, Марго. Просто, иногда ты бываешь слишком категоричной. Я хотела сегодня на большом перерыве спокойно с тобой поговорить. Тася тоже собиралась тебе написать.

Я киваю и целую ее на прощание в здоровую щеку.

– И ты меня прости, Маринка. Мне жаль, что все так вышло. Я очень хотела потусоваться с вами в воскресенье.

– Не переживай, еще нагоним. – Сжимаю ее холодную ладонь и спешу уйти.

По неясной причине я чувствую светлую тоску. Почему я решила, что ей, непременно, нужна моя защита? Маринка – умная девчонка. Она рано научилась самостоятельности и давно подрабатывает, в отличие от меня.

Но принятое мной днем решение улетучивается, как облачко белого пара, когда вечером я захожу в раздевалку. Снимаю на ходу резиновую шапочку, поднимаю глаза и обалдеваю от такой наглости: Соколов сидит на лавке, прислонившись спиной к кафельной плитке, и изучающе смотрит на меня.

Застываю от неожиданности.

– Это женская раздевалка. – Бросаю резко и хватаюсь за полотенце на груди. Под ним у меня синий, спортивный купальник, но я все равно чувствую себя голой и беззащитной. Мне некомфортно находиться с Соколовым один на один в практически пустом спортивном комплексе.

Он вытягивает длинные ноги в тяжелых ботинках и слегка покачивает носками из стороны в сторону. На скамейке рядом с ним лежат черный шлем, кожаный рюкзак и перчатки. Конечно, к черту экипировку – это для слабаков. Он наклоняет голову набок и нараспев произносит:

– Ее вульгарно - злые ноги запутали меня! (прим. — стихотворение Ирины Астаховой) – Бесцеремонно скользит взглядом по голым ногам вниз, а затем медленно возвращается вверх, упираясь в край полотенца. Физически ощущаю, как он пялится на меня. Дергаю плечами. Мне, с одной стороны, хочется стремительно прикрыться, а с другой – внутри все странно замирает и сладко ноет. Меня пугает реакция собственного тела. В присутствии Соколова оно начинает бунтовать и вести себя несвойственно.

– Что за чушь? Какого ты здесь развалился? – понимаю, что внятного ответа не получу, поэтому повторяю. – Соколов, это женская раздевалка. Мне нужно переодеться. Выйди.

Синева его глаз концентрируется на моем лице. Он легко поднимается с низкой лавочки и подходит ко мне. Прикасается пальцами к влажному концу косы, намеренно задевая ложбинку груди. Мое сердце стучит в сотню раз быстрее и громче обычного. Отступать некуда – у меня за спиной дверцы металлических шкафчиков.

– У тебя мурашки. – Тихо говорит он и невесомо гладит ключицу.

– Мне просто холодно, а ты не даешь мне переодеться. – Отвечаю также тихо, не сводя глаз с его лица. Как под гипнозом.

Он накрывает тяжелой ладонью мое плечо и больно сжимает, сминая кожу. Между нами творится что-то странное, чему я не могу найти разумного объяснения. Из комнаты точно исчез кислород: я задыхаюсь, когда он скользит ладонью вниз по моему телу и оголяет бедро. Вся моя бравада и уверенность трусливо покидают меня, оставляя наедине с его жадным желанием и ощущением превосходства.