Я его жена.

Этого просто не может быть, но я отчего-то безоговорочно верю этому человеку. Жуткому. Странному. Циничному и жестокому. Верю всему сказанному от первого до последнего слова, и всё равно не могу представить нас вместе. Но говорю я, разумеется, совсем не это.

— Макилан…

— У него больше шансов, чем у меня. Ему есть, ради кого попытаться выжить.

Я не помню этого человека, только смазанные обрывки каких-то былых чувств, словно те отражения в зеркалах, немые и безликие картинки, но на мгновение я захлебываюсь отчаянием, как тогда, в одном из моих снов.

Вот он, передо мной стоит человек, которого когда-то — это-то я помнила! — я никак не могла дождаться.

Дождалась.

— И никто меня… мне… это я сама? Это не вы сделали со мной — такое, меня — такой?

Мгновение Алариус Мезонтен смотрит на меня, потом стягивает в одной из рук перчатку — пальцы на ней все на месте, но они, как и лицо, изуродованные, искривлённые, видимо, от переломов, и без ногтей. Кажется, он хочет потрепать меня по голове, но потом отдёргивает руку.

— Что ты, девочка. В Старнике было немало тех, кто любил подобные эксперименты. Я тоже выводил новые виды, но, в отличии от других, не мешал их с человечиной. И уж конечно, никогда бы я не тронул твои нежные ручки. Это всё твоё, Кори. Твои прекрасные голубые пёрышки. Неполная трансформация.

— Как мне… обернуться? Целиком?

— Ну, милая, я и понятия не имею, это всё ваши птичьи штучки. Вспоминай. Пожелай. Теперь всё зависит только от тебя.

Он словно бы резко потерял ко мне интерес, осторожно выглянул из-за телеги — время уходило. И это правильно, хватит болтать, надо идти туда! Но…

— Алариус. Ал.

Его имя обжигает язык.

— Что вообще произошло тогда в Старнике? Зачем?

— Всё просто милая. Один мой приятель захотел власти, и решил, что будет лучше прикрыться мной и моим именем, а другой мой приятель, лучший друг… поверил ему и его игре, а кроме того, был столь очарован твоими бездонными глазками, что услужливо сообщил о своих подозрениях королю, как раз в тот момент, когда мы с Иримусом выясняли отношения. Митас сработал на удивление быстро, как никогда — перепугался, а может, там было что-то другое. Не поскупился на иностранных магов. Ир отправился за королевскую решётку как мой принужденный сообщник, почти что невинная жертва, а я загремел по полной. Да еще и ты, выходит, настрадалась, девочка, кто бы знал. Паршиво всё вышло, жаль, но что теперь поделаешь. Сейчас мне бы прихлопнуть Артевиля, а дальше не больно-то и важно. Только ты… позаботься о себе.

Его пальцы всё-таки касаются меня, пробираются под шарф к голой коже правого плеча, ощупывают грубые рубцы клейма. Эти прикосновения — как удар тока. Как магия, та, которой я ничего не могу противопоставить.

— Или улетай в горы и оставайся там. От людей одни беды, моя девочка. Никто не будет специально тебя искать, никто не найдёт. На твоём месте, я бы сейчас так и сделал.

Внезапно Алариус Мезонтен — или тот, кто когда-то им был — гибким текучим движением встаёт в полный рост и выходит из-за нашего с ним общего укрытия. Но за мгновение до этого успевает взглянуть на меня — единственный глаз смотрит насмешливо и ласково, и от этого ещё страшнее:

— Живи, моя Кори.

Глава 58.

Слишком много информации, слишком много смешанных, противоречивых чувств, страхов, физическая и моральная усталость, ужас от пережитого — так близко увиденных смертей, необходимость что-то делать, решать, куда-то бежать — всё это навалилось на меня разом, стоило только Алариусу Мезонтену от меня отойти.

Впрочем, если мы были так близки, если мы были супругами, я, наверное, могу называть его просто по имени. Алариус. Ал…

Да какая разница!

Отчего-то война ранее казалась мне действием чрезвычайно шумным — взрывы, воинственные крики наступающих, стоны раненых, удары, лязг металла… наверное, обычное сражение и было бы таковым, но магическое проходило почти в полной, слегка потрескивающей тишине, и было в этом что-то противоестественное, неправильное. Будто мы пребывали в разных реальностях, разных мирах. Словно там, за телегой с телом мёртвого владельца одиннадцатого замка находилась другая Вселенная, в которой безмолвно сражались друг с другом маги. Если он… если Ал хотел отомстить Артевилю, то значит, будет на одной стороне с Сартвеном? Или один против всех? Слишком уж горькая нотка промелькнула в его голосе, когда он вспомнил о "лучшем друге", сдавшем его королю, даже несмотря на то, что был готов отдать ему свой замок и… меня. Неужели всё это правда? И что с этой правдой делать теперь?

Я вытянула вперёд руку, рассматривая гладкую кожу. На предплечье серебристо мерцало новое крошечное перо, появившееся буквально пару часов назад. Как я боялась потерять человеческий облик, ненавидела тех, кто сотворил со мной такое, а на самом деле… на самом деле… Я даже не человек. Моя суть, непонятная мне же самой природа просто прорывается наружу, прорастает сквозь иллюзорную, чужеродную плоть. Отчего-то память, чутьё, сознание и подсознание вместе взятые не оставили ни единого, даже самого смазанного, случайного воспоминания об этом, не дали ни малейшей подсказки. Очнувшись в мире людей, я считала себя одной из них, не подозревая о том, что действительно была одной. Одной, последней из своего рода. Моя семья, которую я не помню, убита, безжалостно, подло. Мне не дали даже шанса узнать их заново! Убили, вероятно, по приказу короля, который, не разобравшись, чуть не погубил и Алариуса.

Или не желая разбираться, радуясь удачно подвернувшемуся моменту…

Не могу уложить это всё в голове. Не могу!

Что сейчас делать? Этот последний разговор окончательно надорвал внутри то, что удерживало ранее на плаву. Куда идти, к кому? Бежать прочь из замка через проход с ключами… с ключом, оставив артефакт Альтастенов как отступные, плату за проход? Найти Кристема. Жить дальше. Так или почти так хотел Сартвен. Попробовать обернуться птицей, улететь в горы и забыть обо всех этих людях и их войнах, мести, зависти и жажде власти над мирами людей или богов? Так или почти так предлагал Мезонтен.