Подхожу к прикрытой двери, за которой не раздаётся ни звука. Точно вспышка в голове — воспоминание о мужчине — высоком, неестественно-прямом, седовласом, с неприязненно поджатыми узкими губами, который сперва пропускает меня вперед, а потом тонко лязгает поворачивающимся в замке ключом. Заперта. Без еды, без воды — ту, что была, я уже допила. Без уборной. Неизвестно, на какой срок!

Испытав острый приступ удушья, я судорожно дернула металлическую ручку. Замок снова лязгнул, словно бы протестующе. И дверь вдруг открылась, тихо, без скрипа и шума.

Как это может быть? Неловко запахнув на груди отвратительно пахнущий — только сейчас замечаю это — потом и протухшими морепродуктами плащ, я выбираюсь наружу, в тёмный коридор с кирпичными стенами. Пара тусклых магических, очевидно, сфер освещают вытянутое пространство с низким потолком, от вида которого воздух снова отказывается заходить в лёгкие. Коридор совершенно пуст, если не считать несколько закрытых дверей, похожих на мою, как сестры. Ежусь от сырости и прохлады, а еще — в ожидании, что пространство сбоку вот-вот разорвется, и кто-то, жуткий, чёрный, перекошенный, выскочит и бросится на меня. Поворачиваю наугад и иду.

Коридор заканчивается еще одной дверью. Наудачу тяну ручку на себя — и открываю.

Закрытые, но не запертые двери. Странно.

Впрочем, откуда мне знать. Может, здесь так принято, а невольники знают свое место. Возможно, меня накажут за самовольный побег.

…какая разница. Бежать я пока не планирую. Без вещей, без денег, без памяти не сбегают в черную пустоту. Но маленькая каморка и низкие потолки словно сдавливают грудную клетку, до хрипа.

За дверью витая лестница, по которой я поднимаюсь, стараясь ступать потише и запоминать дорогу. Один пролет, другой… третий. Дальше у меня есть выбор — продолжить подъем или выйти в очередную — конечно же, закрытую, но незапертую — дверь. Новый длинный коридор, в котором потолок, к счастью, выше. Небольшая пустынная зала с парой тусклых светильников под огромным портретом в тяжелой золоченой раме — дородный мужчина средних лет в военной форме. Серьезное, умное лицо, светлые короткие волосы, загорелое, слегка обветренное лицо. Хозяин замка..?

Проход вскоре заканчивается очередной лестницей, ведущей вниз. Но я отмечаю отличие — здесь мраморные перила, бордовый бархатный коврик на ступеньках. Лестница выглядит… богаче. Чуть поколебавшись, спускаюсь на те же три пролета вниз и останавливаюсь перед открытым арочным проемом, из которого, к моему изумлению, тянет мягкой влагой. Уборная? Купальня?

И то, и другое. Внутри так тепло, что по коже пробегают блаженные мурашки и хочется зажмуриться от удовольствия. Посреди не очень большой залы — округлая каменная чаша, заполненная дымящейся, голубоватой в сиянии редких светильников водой. Чуть осмелев, я обхожу все помещение — уборная действительно находится тут же, за неприметной дверью. Есть не то что бы отдельное помещение, а скорее, закуток с металлическим краном над большим тазом, где можно умыться, не раздеваясь целиком — и я с наслаждением ополаскиваю зудящую раздраженную кожу лица, шеи и руку восхитительно горячей водой.

Синяя вода будто притягивает к себе — может, на ней лежат магические чары? Я подхожу ближе по влажному скользкому каменному полу, ближе, ближе…

— Привет.

От неожиданно раздавшегося за спиной голоса взмахиваю рукой, жмурюсь от резкой боли в плече, проезжаю влажным сапогом — и лечу вниз.

* * *

Крыло не даёт погрузиться полностью, но платье промокает насквозь моментально, тяжелеет, я неловко дергаюсь, разбрызгивая во все стороны необыкновенную, небесного оттенка воду и пытаясь встать на ноги. К счастью, в чаше не так глубоко — примерно по грудь. Мокрая, с почти сползшим на живот разрезанным платьем я стою в голубом бассейне — и это действительно цвет самой воды, не стенок! А с каменного бортика на меня с искренним интересом смотрит миловидная невысокая девушка с копной рыжеватых кудряшек — не благородной медной рыжины, а бешеного светло-апельсинового оттенка. На ней платье с таким глубоким вырезом, словно у нее не хватило ткани. В ушах дешевые блестящие сережки из застывшей древесной смолы. Не аристократка, скорее, разбалованная кем-то не в меру служанка. Девушка тихонечко охает и почти комично прижимает руки к голым ключицам.

— Ох, какая ты!

Ее реплика неожиданно злит меня, мокрую, беспомощную, ничего не знающую.

— Ожидала увидеть человека целиком?

— Не ожидала, что птицы умеют плавать. Не ударилась? Прости, я всегда очень тихо хожу.

…это я заметила.

— Помочь? — девушка вдруг присаживается на колени, прямо в голубоватую лужицу, протягивает руку. Голубые глаза на миг вспыхивают тем же неестественно ярким светом, что и вода. Тонкие пальцы касаются щеки.

— Красивая какая, — непосредственно и лукаво улыбается странная девица. — Красивая, робкая… Вкусная.

Мягкая рука осторожно скользит по моему мокрому лицу, шее, почти невесомо, умиротворяюще, чувственные и в то же время легкие прикосновения зачаровывают. Узкий браслет из такой же смолы на запястье стукается о щеку. Словно во сне, я отрицательно качаю головой, отступаю и пробираюсь к ступенькам. О, боги, еще и ботинки слетели, и, хотя они никуда не годились, это была моя единственная обувь. Я заколебалась, не зная, лезть обратно или вернуться в свою каморку и хоть немного просушить одежду. Выбрав в итоге второй вариант, двинулась прочь, а кудрявая девица ухватила меня за треклятое плечо, пытаясь остановить. Я не удержалась и взвыла сквозь плотно сжатые губы, морок прошел, в глазах прояснилось.

— Ну, надо же. Новенькая? — девица наклонилась к клейму. — И, конечно, эти бесы не стали дожидаться целителя Вака. Номер двадцать шесть… Как тебя звали раньше?

— Не помню, — буркнула я.

Рыжая покачала головой.

— Поставили клеймо без целителя и, конечно, кинули одну тут, ничего не сказав? Ну, кот из дома — мыши в пляс. Вот вернутся хозяева, надеюсь, кое-кто получит. Тебе хоть есть во что переодеться, птичка? О, понятно. Мужчины, мужчины… Даже служба длиною в жизнь ничему не научила Ориса. Пойдем ко мне, не ходить же тебе голышом! Хотя и вымыться как следует тоже бы не мешало, ты чумазей порося, помочь?