— В чём?

— Если бы между нами ничего не было, мне не снились бы такие сны про тебя. Про нас.

Макилан роняет голову на ладони, шахматные фигурки катятся по столу, неуклюже падают на пол.

— Кори. Прекрати. Я больше так не могу. Мы знакомы уже десять лет, и десять лет я сам не знаю, зачем живу. Натворил, одни безымянные боги ведают, что. Я малодушен и труслив, я предал друга, предал тебя, толком не смог защитить. Всё, хватит. Оставайся здесь или у себя, где тебе лучше, а я уеду из этого замка, из этой страны, а может быть, ещё дальше. Ты свободна, ты богата. Сегодня утром я переписал у королевского нотариуса на тебя тринадцатый замок. Делай с ним что захочешь, пора тебе начинать жить нормально, ты умная, ты справишься. Новый король тебя не тронет, насколько я понял, у кузена Митаса сейчас других дел по горло — реформы, заседания Совета, строительство Новой Академии…

— Макилан.

Он, уже вскочивший было на ноги, замирает возле двери. Я подхожу к нему со спины. Память, рваная, сшитая-перешитая, подсовывает то ли быль, то ли небыль — кто теперь разберёт. Как мне теперь раз и навсегда разобраться в себе и в прошлом?

Наверное, уже никак. И единственное, что я могу — создавать своё настоящее. Может быть, ошибаясь. Может быть, может быть…

— Макилан, — прошу я, и он поворачивается, смотрит на меня, нежно, горько, даже сердито и в то же время — вожделеюще-пылко, словно вспомнив, что на мне только один его плащ. — Я сама не помню всё до конца, а ты не говоришь, то есть, я не могу тебе сполна доверять… Извини, у меня нет другого выхода.

— Что ты делаешь, Кори? — я схватила его за руку и потащила наверх, с лёгкостью ориентируясь в лабиринте переходов, открывая запертые двери, выше и выше, по тёмным коридорам, по крутым лестницам, на смотровую площадку тринадцатого замка. Это было не совсем место из моего сна, не тот полёт на его руках из моих смутных видений, да и моря не наблюдалось, но всё же здесь гулял дикий и гордый ветер, и пряди волос скакали по чёрной плотной ткани, прикрывающей нагое тело. Волосы Макилана были убраны в хвост, — не то, не так… я потянулась к нему и стянула ленту.

— Кори…

А вот стена с выступами была очень, очень, похожа на стену из сна. Шершавый камень привычно царапнул кожу.

Через окошко-бойницу я смотрю на пронзительно голубое небо.

— Кори, он уже никогда не вернётся. Теперь уже никогда.

Ветер набрасывается на нас с новой силой.

— Кори…

Его руки ложатся на мои плечи, почти как во сне, проводят вверх-вниз, стискивают… я ускользаю и хватаюсь за каменный выступ одной рукой, приподнимаю ногу.

Удержи меня! Хотя бы один раз, ну же, хотя бы раз, потому что если ты так и продолжишь стоять и молчать, бездействуя…

— Макилан, мне уже не четырнадцать. И даже не восемнадцать. И я никого не жду, хотя, видят боги, его смерть далась мне не просто. И моей вины тут не меньше, чем твоей — если бы не я… И мне так же с этим жить, как и тебе. При всех его недостатках Ал никогда не был жадным, не был мелким и не был подлым. Он знал, понимал, что при благоприятном исходе в итоге мы окажемся здесь, вдвоём. И был не против.

Я поднимаюсь выше на ещё один уступ — а Мак, как завороженный, делает шаг ко мне. Ещё выше — и ещё ближе. Обхватывает руками голени под коленями — кружит вокруг себя, а я смеюсь, и волосы разлетаются, попадают в глаза и губы. Мы, Торико, очень лёгкие — чтобы летать было проще.

Хотя "проще" — это явно не про меня. Но, может быть, что-то изменится?

Макилан снимает с меня плащ, стелет его на каменный пол, увлекает за собой, обнимает, утыкаясь губами в висок.

— Улетай, если хочешь. Но… если улетишь — не мешай мне думать, что вернёшься. Пожалуйста. А упасть я тебе больше не дам.

И я смотрю ему в глаза — светлые-светлые, самые любимые. И не могу не верить. И не целовать его в ответ — тоже никак не могу.

Эпилог

— Добрый вечер, Акр! Как здоровье?

— Здраствуйте, леди! Вашими молитвами, у меня-то всё нормально…

Бедолага управляющий горевал по погибшему хозяину и прервавшемуся роду Мезонтен самоотверженно, отчаянно и всеобъемлюще. Он признал Макилана и меня как новых полноценных хозяев, уезжать на заслуженный отдых с приличным содержанием не захотел — и я малодушно порадовалась, что старый слуга не знал про наш с Алом брак. Вряд ли его доброжелательность была бы столь искренней в этом случае. Мак нанял новых молодых слуг, изрядно разгрузив старика, а я нередко заходила к нему поболтать и отвлечь, если не утешить — слёзы то и дело начинали катиться из его мутноватых опухших глаз. Что ж, иногда лучше так, чем хранить эту боль в самой глубине души — плакать, сожалеть, вспоминать, горевать. И жить дальше, так или иначе, радуясь хотя бы тому, что восстановлено доброе имя молодого хозяина — "а я всегда знал, не мог мой господин учудить этакую смуту, не мог!".

Но сегодня я пришла не для того, чтобы послушать рассказы верного управляющего о прошлом и скрасить вечер, пока Макилан занимался обустройством дома и решением различных вопросов с венценосным преемником Митаса, в частности, об освобождении места королевского мага и о своей будущей занятости в качестве ректора Новой Академии Магии. Сегодня я наконец-то решилась заговорить с Акром о другом:

— Скажи, пожалуйста, Алариус ничего мне не оставлял?

— Что вы имеете в виду, леди Ликория?