Глава 11

Владимир

– Ты говорил, что боли прекратились!

Мой лечащий врач и друг Даниил Игнатьев смотрит на меня обвиняюще, и мне хочется отвести глаза. Да, я говорил. И на тот момент даже считал, что почти не вру. Болей ведь действительно долго не было. Ну, от усталости, когда перерабатывал и спал мало – так это нормально. «Было бы, если бы речь шла не обо мне», – честно признаюсь про себя.

– Ты понимаешь, что ты придурок, Солнцев? – главный нейрохирург больницы откидывается на спинку стула возле кровати и смотрит на меня, прищурившись. – Причём больной придурок!

– Следи за языком, – хочется огрызнуться, но выходит всё равно виновато.

– Это тебе надо следить, – фыркает Дан, – только не за языком, а за головой. Ты понимаешь, что я должен буду доложить твоему начальству о произошедшем и о приступе?

По спине ползёт холодок. Это означает комиссию – и вероятнее всего отстранение от службы. А Дан продолжает добивать:

– Если бы ты, идиот, не тянул, а обратился ко мне лично, без такой шумихи, ещё можно было бы если не скрыть, то хотя бы сгладить ситуацию. А тебя чуть не на скорой сюда доставили. Какого хрена ты поехал сначала в обычную больницу?

– Я не поехал, – бурчу себе под нос, – меня отвезли.

Мы оба замолкаем. Бессмысленно ссориться. Он знает, что я знаю и так далее. Я закрываю глаза, массирую висок одной рукой, ко второй подсоединена капельница. Боль ушла, от неё остались только слегка давящие ощущения. Вдруг вспоминаются прохладные тонкие, но такие сильные пальцы. Они приносят облегчение, со знанием дела нажимают на какие-то точки у меня на лбу и на шее, снимают боль.

Надежда не виновата в том, что произошло. Она действовала так, как действовал бы любой нормальный человек – отвезла в больницу. И всё-таки я злюсь на неё, потому что на кого-то же надо злиться, кроме себя самого. А ещё… не понимаю, что происходит. Дурацкое ощущение, что ближе человека у меня в жизни не было. Как это вообще возможно?

– Так, Солнцев, – вырывает меня из мыслей Дан, – давай, приходи в себя и начинай вспоминать минута за минутой последний час до приступа. Ищем, что его спровоцировало. И не бойся, – останавливает меня, вскинувшегося на эту фразу, движением руки, – знаю я, знаю, что ты супермен и всё такое. Но повторяю, ты боишься того, что причиняет тебе боль. Этот блок у тебя в голове, те два месяца твоей жизни, которые ты так и не вспомнил после травмы и комы.

– Я… вспомнил, – пытаюсь отрицать. – Частично…

– Ой, ну хватит уже врать мне! – взрывается нейрохирург. – Нихрена ты не помнишь! Напомнить тебе, что твоя мать…

– Не надо, – прерываю друга, поморщившись.

Он знаком с моей матерью. И не слишком высокого о ней мнения. Я бы и рад с этим поспорить, да вот только не могу. У неё тяжёлый характер.

После той командировки, где наша группа попала под взрыв, а меня контузило, и я два дня провалялся, введённый в искусственную кому, мне диагностировали потерю кратковременной памяти.

Два месяца моей жизни исчезли, будто их никогда и не было. Всё, что я знал об этом времени, было рассказано мне сослуживцами – ну и матерью, естественно. Вот только уже тогда было ясно, что она не может знать всего. Но в первое время после болезни и выздоровления было не до того. Реабилитация, комиссии, одна за другой, затем объяснительные, отчёты – ситуация тогда вышла из-под моего контроля.

Проблема была в том, что при попытках вспомнить, что же я упустил, головная боль возвращалась. Это… пугало. Не давало работать. И я перестал даже пытаться. Наоборот, всеми силами избегал напоминаний. Ну в конце концов, что такого судьбоносного могло случиться в моей жизни за десяток недель?

А теперь у меня появились подозрения, что мать намеренно что-то от меня скрыла. И связаны они были с Надеждой.

Я начинаю медленно вспоминать, проговаривая все свои действия. Дохожу до того момента, когда Надя помогла мне.

– Это интересно, – с любопытством глядит на меня Дан, – потом расскажешь, где ты её нашёл, такую умелую. Дальше.

Дальше… Отвожу глаза и не хочу продолжать.

– Так, Володь, ты ведь понимаешь, что я с тобой сейчас говорю как врач? – слышу серьёзный голос. – А врачу, как священнику на исповеди – только правду. Ну что ты там, сексом с ней занимался, что ли?

– Нет, естественно, – фыркаю, – за кого ты меня принимаешь?

– За нормального мужика, который ненормально себя ведёт, – хмыкает Игнатьев. – Ладно, давай, колись уже.

– Я… странно себя чувствую рядом с ней, – признаюсь другу. – Вот и тогда, мне вдруг показалось, что я её знаю лучше, чем кого бы то ни было. Внезапное ощущение близости. У тебя бывало такое?

– Бывало, – вздыхает Дан, – однажды.

Кидаю на друга быстрый взгляд. Судя по выражению лица, об этом его спрашивать не стоит.